Месяцы, которые я провёл в этом жутком, изъеденном Мутью, мире. Можно на пальцах одной руки пересчитать те моменты, когда я мог согреться. Холодно было всегда. Холодно было, когда я вышел из криосна в заброшенном бункере Института. Холодно было в Луче, ведь барак там отапливался единственной буржуйкой, тепло от которой согревало лишь на расстоянии вытянутой руки. Холодно было и в Мясухе, где в казарме уже было паровое отопление, но там оно работало только в самые морозные ночи. Да и работало, прямо скажем, так себе.
Холодно было на гауптвахте, холодно было в лесу, холодно было в тоннелях метро. Не холодно, но зябко — в гостях у Изгоев, в бывшем автобусе на бывшем поле бывшего стадиона “Спартак”.
И вот теперь, впервые за эти долгие недели и месяцы, я наконец-то согрелся.
Перевернулся на другой бок, прижался спиной к тёплому радиатору и принялся в который уже раз рассматривать своё теперешнее жильё.
Большая, светлая комната, примерно сорока квадратных метров по площади. По местным, крысятнинским меркам — полный люкс. Четыре огромных окна из тёмного дерева. Явный постъядерный новодел, с множеством цветных стёклышек, выполненных в виде мозаики. Занавески из домотканного льна, с рисунком в виде вышитых темных пёрышек. Много цветов и комнатных растений в горшках, настоящий личный зимний сад.
Кровать раньше стояла у дальней стены, между парой невысоких трюмо. Я в первые же минуты своего пребывания здесь сдвинул её к батареям, которые были только под окнами. Часть растений поставил на место кровати, им и там будет хорошо, а мне так куда как лучше… Кайфовее, теплее…
Большой стол у противоположной стены, несколько книжных шкафов, заставленных различными поделками из дерева. Один большой платяной шкаф, оккупировавший стену, противоположную внешней: в нём я хранил бы свою одежду, будь она у меня. А так — в первый же вечер моё изрядно прохудившееся повседневное обмундирование забрала улыбчивая рабыня-служанка с татуировкой вороны на щеке, выдав новый, тёмно-синего цвета, комплект из брюк, пиджака, пары сорочек и вязаного джемпера. Мои берцы, выдержавшие многое за эти безумные дни, совсем расхлюпались. Девушка забрала и их, клятвенно заверив меня в том, что сапожник Рубен в Конюшенном квартале всё заново прошьёт, исправит и вернёт в лучшем виде уже к следующему вечеру. А пока — она подобрала мне удобные мокасины из мягкой кожи, которые можно было носить на любую ногу:
— Если же Вам нужна помощь в ванной, позвоните вот в этот колокольчик, и я мигом прибегу, — с томным придыханием пробормотала мне она.
— Что же я, сам с водой не справлюсь? — машинально ответил ей, осматривая огромный, метров на двадцать, санузел. Массивная ванна стояла в центре его, отделённая от остального мира переносной деревянной перегородкой, с изысканной резьбой на поверхностях. Резьба изображала жаркую битву. Кони-циклопы, с сидящими на них рыцарями, топтали каких-то мелких людишек, самыми крупными деталями на лицах которых были раззявленные в крике рты.
Девушка снова улыбнулась, поколдовала с кранами, и в белоснежное нутро чугунной эмалированной лохани полилась горячая чистая водичка. Пар поднялся по оскаленным лошадиным мордам, слезинками потёк по холодным небесам, откуда взирали на кафель невозмутимые вóроны с человеческими чертами лиц вместо клювов.
— Вот звоночек, господин, — многообещающе стрельнув глазками, напомнила рабыня и, покачивая бёдрами под форменным платьем, вышла в двери.
Когда обнаружил душевую кабину, я сначала тщательно вымылся, кайфуя под острыми горячими струями чистой воды. Вымылся трижды, пока кожа не начала скрипеть. Мыло было так себе, “хозяйственное”, хотя и с вездесущим здесь запахом лаванды. Но, несмотря на отсутствие шампуня, вымыл тщательно и голову.
И, только после этого, чистый и немного распаренный, выключил воду в наполненной почти до краёв ванне. И медленно, осторожно, впервые опустился в её тёплое, словно объятия матери, нутро…
Вот что такое цивилизация, снова подумал я. Цивилизация — это тёплая вода, много тёплой воды. Она не просто должна быть тёплой, нет… Тёплая вода есть, к примеру, в луже. Щедро нагретая летним солнцем. Нет-нет.
Вода должна быть укрощённой. Взятой в плен, вычищенной от грязи и песка, пропущенной через жаркий ад печи, через систему надёжных металлических труб… Покорной, готовой к употреблению. Ожидающей лёгкого поворота кисти, ждущей малейшей возможности, чтобы прилиться к твоему телу. Словно вот эта девушка-рабыня. Открыл кран — и капельки воды миллионами прикосновений ласкают твоё тело…
Стоп, что это я… Размечтался, двуяйцевый…
Снова заснул… Второй раз ванну принимаю за сегодня… Пятый день в гостях, дармовое тепло разморило наконец…
В дверь поскреблись, вынудив меня выпасть из сладкого полусна:
— Я сам справлюсь с ванной, сказал же!
Кто-то за моей спиной осторожно прикрыл дверь, едва слышно подошёл ко мне, положил руку на плечо. Я резко схватил эту кисть, вывернул и заставил незваного гостя пройти на цыпочках мимо ванны, стать передо мной.
— Ай, больно. Отпусти, — Ворона, высвободив руку, с гримасой потёрла её, — Неласково гостью встречаешь, Молчун!
Я ошарашенно смотрел в её улыбающиеся глаза. Потом спохватился, бросил полотенце прямо на воду, прикрылся им:
— Я не ждал твоего прихода…
Она, с кошачьей грацией потянулась, сбросила с себя плащ, кожаный костюм, и, полностью обнажившись, забралась в ванную напротив меня:
— Ух, какая горячая вода. Поделись теплом, не жадничай.
Затем она медленно наползла на меня, выбросив мокрое полотенце наружу. И в следующий миг мы слились в жарком, бесконечном поцелуе…
… Я смотрел, не отрываясь, на её стройное тело. Провёл пальцами по худой, до косточек позвоночника, спине. Её атласная, белая кожа почти не имела родинок и иных изъянов, которым природа так щедро награждает иных девушек. Зато, тут и там, на плечах, спине, ягодицах и бедрах, проступали метки, которые оставили люди и животные. Вот на бедре — явный след давнего удара каким-то лезвием. Хорошо заживший, и теперь уже еле заметный шрам от тонкой стали. Я пробежался пальцами вверх и погладил круглую ямочку, что осталась под ключицей. Явная отметина пистолетной пули, причём не такая уж и старая отметина. А вот, на самой шее, давний рваный шрам от какого-то когтя или зазубренного железа.
Девушка дёрнулась, повернулась ко мне и перехватив мою ладонь, переместила её на грудь:
— Что, не нравлюсь?
— Ты самая красивая девушка на этом свете, — убеждённо ответил я, слегка сжав её маленький сосок, — и я первый раз вижу женщину, шрамы на теле которой только украшают её.
Ворона хмыкнула, потерла татуировку на щеке, сдула прядь белых волос с носика и нежно поцеловала меня в губы. Затем, оттолкнула мои руки, которые вздумали прижать её к себе и вскочила с кровати:
— Пора. Нас не должны видеть вместе. Это нарушение приличий, на самом деле.
Она прошла в ванную, остановилась на мгновение на входе, обернулась:
— Поспи пока, воин.
Рывком выскочил из тёплого плена одеяла. Как был, голый, пробежался и нырнул во всё ещё тёплую воду. На стуле рядом лежало влажное полотенце, я прижал его к лицу и вдохнул её запах. Оля… Ромашка, роза и ещё что-то малоуловимое. Её аромат, который столько дней сводил меня с ума.
Ладно, подумалось мне. Хватит нежиться. Жизнь налаживается, но и расслабляться не стоит.
Снял с крючка жестковатое полотенце, тщательно вытерся. Провёл рукой по заросшему лицу, покачал головой.
— Ну, что у нас здесь имеется?
Огромное зеркало с мраморной раковиной отразило клочковатую бороду, которая, словно мох, торчала во все стороны. Накинул халат, сел в кресло у зеркала и позвонил в колокольчик.
Мгновенно открылась высокая дверь и в ванную снова заскочила девушка с тату на щеке: