- Это ваш первый ребенок?
- Нет, второй. Первой была девочка.
Закариас улыбнулся и еще усерднее забормотал на латыни. Собственно, это было всё, что он хотел знать.
- Сеньора, у вас в животе - чудесный мальчик, который вырастет и станет таким же сильным и доблестным, как ваш муж. У него будут темные волосы, и он появится на свет в день святого Криспина.
Женщина с трудом сдержала крик радости и крепче стиснула руку слепого.
- У меня нет для вас денег, но прошу вас, примите этот серебряный медальон. Помолитесь за моего малыша?
- Сеньора, я посвящу вам пятьдесят молитв Деве Марии. В Севилье не будет более долгожданных родов. Все святые на небесах будет рядом с вами, помогая этому счастливому событию. Да благословит Господь вашу щедрость!
Довольная женщина удалилась, и Закариас начал повторять обещанные молитвы, прервавшись только когда был уверен, что клиентка отошла на приличное расстояние. Он ощупал медальон опытными пальцами, даже поднес к носу, чтобы понюхать, и лизнул кончиком языка. Он был небольшим, размером с большой палец, и из дрянного серебряного сплава, но наверняка стоил половину реала. Это была неожиданная удача после просто катастрофической недели. Этим вечером он поест хорошего горячего супа.
Он провел на площади еще полчаса, пока не решил закончить рабочий день. В конце концов ему надоело трясти миской по дуге перед собственным носом, чтобы звон следовал за его шагами. К этому трюку он прибегал, когда находился в отчаянии, но в этот вечер, похоже, толку всё равно не будет.
Он потянулся, выгнув тело назад, чтобы облегчить боли в пояснице, которые превращались в пытку после стольких часов на ногах. Наступило время, чтобы подобрать посох, на который он всегда опирался, и направиться к дому Сундучника, скупщика краденого. Конец посоха был обит железом и служил слепцу как средством защиты, так и картой города. Закариас прекрасно знал каждый булыжник, каждую сточную канаву и каждый угол любой улицы. Этот кусок дерева был словно оставшимся у него зрением.
Он подумал о создании, которое шевелилось в животе женщины. Когда этот ребенок начнет бриться, Закариас давно уже протянет ноги. Он не надеялся прожить еще много лет, ему и так уже перевалило за шестьдесят. Он хотел лишь немного спокойствия, миску еды и чистую постель. Но ничему из этого, похоже, не суждено было случиться, по крайней мере, пока Мониподио будет на него злиться.
Играя пальцами с медальоном, слепой снова вернулся мыслями к беспокойной матери, которая его подарила. Он спрашивал себя, как она будет обращаться с ребенком. Наверняка у ребенка будет лучшая жизнь, чем у него, с горечью подумал Закариас.
Он не родился слепым, как любил говорить. История о том, что Господь наградил его даром пророчества вместо зрения, завораживала легковерных жителей Севильи и снижала подозрения инквизиции. Истинные причины слепоты лежали лишь в бедности и эгоизме. Когда Закариусу исполнилось три года, его отец понял, что кормить его нечем, как и двух старших сыновей. Он был канатчиком, чьи руки прошлой зимой начали непроизвольно дрожать, и он больше не мог работать. В отчаянии он придумал единственное решение - попрошайничать, но для здоровых и взрослых людей это было совершенно непозволительно. Однако слепые дети могли просить на улицах милостыню и получали достаточно благодаря жалости, вызванной их состоянием.
Канатчик вызвал старую повитуху, которая заверила, что дети не будут страдать. Он оставил мальчиков с ней наедине, как следует связав малышей, а она проткнула им глаза раскаленной иглой. Отец отправился в отдаленную таверну, чтобы не слышать криков детей.
Двое мальчиков не пережили боли и увечий. Их раны воспалились, и через месяц они умерли. Закариас выжил, и ему пришлось попрошайничать на улицах с трехлетнего возраста, чтобы содержать и себя, и отца. Это была долгая и тяжелая жизнь, пока он не повстречал на своем пути бандита по имени Мониподио.
"Хоть бы эта крыса никогда не выходила из живота матери".