Это обстоятельство способствовало росту сословной пропасти между сильными мира сего и обычными смертными. Одежда стала главным признаком принадлежности к тому или иному сословию. Большинство взрослых людей могли себе позволить лишь один или два хубона за всю жизнь, а рубашек - менее, чем пальцев на обеих руках. Детям же низших классов приходилось довольствоваться жалким подобием одежды, скверно перешитым из родительских лохмотьев. На большее просто не было денег, да бедняки и помыслить не могли ни о чем подобном, ибо все их мысли были сосредоточены на том, чтобы хотя бы раз в сутки обеспечить семью горячей пищей. Таким образом, всякий, кто мог позволить себе тратить время, силы и деньги на такую роскошь, как приличная одежда, сразу мог быть причислен к господствующему классу.
В конце концов Фансон и Санчо сошлись на четырнадцати эскудо. Молодой человек признавал, что это - справедливая цена, но в то же время беспокоился, что подобные траты нанесут сокрушительный удар по их финансам, тем более, что им еще нужно было позаботиться о куда как более серьезных вещах, чем одежда.
- Приходите послезавтра, всё будет готово, - сказал портной, пожимая Санчо руку.
- Прежде чем уйти, я хотел бы вас попросить об одном одолжении. Нам нужен грамотный человек, который помог бы нам состряпать одно тайное дельце.
- Советую вам остановиться в пансионе - в том, что в конце этой улице. Завтра я кого-нибудь туда к вам пришлю.
XLV
Добравшись до дворца Феликса де Монтемайора, маркиза де Альхарафе, Франсиско де Варгас едва подавил проклятие, так и рвущееся с языка.
Ему пришлось оставить карету в доброй половине лиги от дверей, ибо для того чтобы добраться до этого внушительного строения, пришлось миновать целую череду улочек, слишком узких для того, чтобы в них могла втиснуться карета. При этом он не обращал внимания на враждебные взгляды пешеходов, которыми они его награждали, когда он выбирался из кареты. Севильцы от всей души ненавидели конные экипажи и их владельцев, поскольку те частенько загромождали узкие улицы, мешая пешеходам, и нередко кого-нибудь сбивали. А впрочем, те, кто мог позволить себе подобное средство передвижения, были слишком богаты и эгоистичны, чтобы их беспокоили неудобства, причиняемые ими разным плебеям. Франсиско де Варгас был как раз одним из богачей, а посему нисколько не смущался этими взглядами, с такой же неприязнью поглядывая направо и налево.
По мнению купца, причина беспорядка на улицах Севильи - особенно в той ее части, которая окружала монастырь кармелиток, где находился дом маркиза, - была в переизбытке простолюдинов. Он бы предпочел, чтобы все дома бедняков снесли, а кривые переулки заменили на широкие проспекты с прочной булыжной мостовой.
"Достаточно было бы выкинуть из города десять-пятнадцать тысяч человек. Чего в Севилье в избытке, так это бедняков. Мы бы с легкостью нашли им замену", - думал он.
Он довольно долго мучительно брел по плохо замощённым и грязным улицам, остро чувствуя презрение со стороны всех, с кем сталкивался. Нагруженный книгами студент с целой жизнью впереди, шатающийся пьяница, который, похоже, шагал тверже самого купца, шлюха, открывшая перед ним грудь, что показалось ему насмешкой и унижением. В каждом из них Варгас видел для себя повод почувствовать себя еще более несчастным. Пройдя пешком путь до дворца маркиза, Варгас начал сыпать проклятиями, потому что прямо перед ним находилось то, что с недавних пор стало злейшим врагом.
Девятнадцать мраморных ступенек. Полированных, скользких, смертельно опасных.
Несмотря на все старания рабыни, подагра с каждым днем мучила его всё сильнее, а в последние месяцы сделалась совершенно невыносимой. Сидя он чувствовал себя прекрасно, однако ходить ему с каждым днем становилось всё больнее. Ему приходилось поднимать ноги, чтобы не споткнуться, поскольку это стало бы для него настоящим кошмаром. Когда же ему приходилось иметь дело с крутыми и скользкими лестницами, Варгасу становилось по-настоящему страшно.
- Обопритесь на мою руку, сеньор, - сказал Гроот, который сопровождал его, чтобы защищать от нищих и грабителей.
Однако Варгас оттолкнул его руку. Меньше всего он желал показать свою слабость в доме маркиза.
- Вы что, считаете меня калекой? - бросил он сердито. - Подождите здесь, капитан.
Фламандец отпрянул с раздраженным ворчанием. Варгас повернулся боком и начал подниматься, стараясь по очереди опираться на трость и здоровую ногу. К несчастью, пораженная подагрой конечность тоже участвовала в его неуклюжей битве с лестницей. С каждым новым шагом ему приходилось на несколько мгновений опираться на больную ногу, отчего ее пронзала боль, захватывая мошонку и впиваясь в затылок, как будто под кожей у него поселилась лютая змея.