— Приступай, дитя. А мы помолимся о ее заблудшей душе. Разденьте ее, сестра Лайза, платье должно беречь.
Служка ухмыльнулся. Взмахнул бичом, со свистом рассекая воздух. Пискнула Лайза. И тут же, сунув руку под плеть и крутнув запястьем, Кармела ткнула палача ногой в живот. Служка охнул и согнулся пополам, завизжала мать Сюзон. А Кармела ударила. Безжалостно, деревянной тяжелой рукоятью, вложив всю накопившуюся ненависть. Словно крыс, заставив метаться по келье. Когда прибежали на крики, вышибив хлипкую дверь, скручивали, заламывая руки, Кармела хохотала перекошенным разбитым в кровь лицом.
— Бесовка! — просипела настоятельница. — О-о… Мои ребра… В подвал!!
Сестра Лайза боялась вспоминать, что было дальше, но лишь наступала ночь, она опять видела перед собой пустые глаза Кармелы и кровь, запекшуюся на губах. Чуть вздрагивали при ударах плетью скрученные кожаными ремнями руки, ломкая улыбка застыла в углу рта. Когда Кармела потеряла сознание и пытку прекратили, непокорную спустили в каменный мешок. Аббатиса, постанывая, со злым интересом следила, как на ногах и руках Кармелы заклепывают кандалы. Лайза дрожала рядом.
— Ты совершила доброе деяние, сестра, — произнесла мать Сюзон.
Лайза коленями скользнула на камень пола и приникла к ее руке, чувствуя, как разрывается сердце.
…Бенито стоял лицом к монастырю. По правую руку от него, за приглаженным волнами берегом начиналось море. Был отлив. Пугливые серые волны едва накатывали не песок и тут же отступали, поверхность воды казалась ровной, будто зеркало.
Слева в полумиле от берега застыл на якорях «Грозный», справа и впереди тянулась под серым пасмурным небом чуть всхолмленная равнина, местами поросшая ольхой и бересклетом, а над прибрежными дюнами, на гладкой, как стол, поверхности высилась обитель. Серого дикого камня тяжелые стены, приземистая колокольня, узкие, как бойницы, окна, глубокий провал ворот — почти крепость, которую можно долго защищать. У стены под прицелом мушкетов стояли все ее обитатели: монахини, послушницы, слуги, убогие… Чуть в стороне сбитые в кучу кони, коровы, свиньи — собственность обители, золото в мешках и бочонках, церковная утварь. И полукругом вооруженные пираты. Они не тронут монастырских богатств, они пришли не за этим.
Холодный ветер ударил Бенито в спину, но он даже не поежился, хотя и был в одной рубахе. Медленно снял руки с пояса. Хотел повернуться, отдать приказ. Мимо на самодельных носилках несли Кармелу. Она дала знак остановиться. Приподнявшись, долго смотрела на монастырь. Лекарь Энрике, шедший рядом, поправил плащ на ее плече, велел трогаться. У берега ожидал баркас. Бенито сжал зубы, махнул рукой, не оглядываясь, пошел к воде. Сзади закричали, в окнах полыхнуло пламя. Камни тоже хорошо горят.
Бенито сидел в шлюпке, обхватив голову руками. Два месяца назад они оставили тут раненую Кармелу, только сегодня смогли вернуться. И ему сказали, что Кармела умерла. Аббатиса произносила слова сочувствия, трогала за плечо. А на него точно навалили могильный камень.
— Хотите, я проведу вас к месту ее упокоения? Бедняжка, она так надеялась…
Кортинас встал, тяжело двинулся за матерью Сюзон. Позади шли трое матросов с «Грозного». Настоятельница привела к белой маленькой плите в нефе собора, опять что-то сказала. Он глянул с недоумением, улыбнулся. И рухнул, прижимаясь к плите лицом.
…Кто-то коснулся его плеча.
— Уйдите!
— Выслушайте, ради бога!
Тощая девушка в рясе и низко опущенном капюшоне склонялась к нему.
— Скорее идемте! Нас могут заметить! Она жива…
Пираты сбили дверь с подземелья и ворвались внутрь, ярко освещая все факелами. Кармела лежала боком на голых камнях, почти нагая. Бенито сначала даже не узнал ее. Спина, иссеченная рубцами, шрамы на груди, почерневшее, с запекшимися губами лицо. Бенито сорвал с себя плащ, укрыл ее, почти простонав:
— Что они с тобой сделали, девочка моя…
Что сделали…
Вскочил, готовый уничтожить все вокруг. Но Кармела протянула к нему тонкие до прозрачности скованные руки, и он забыл обо всем. Разбил кандалы, на руках вынес ее на свет, поклявшись сделать все, чтобы выжила…
Баркас причалил к кораблю.
Фелицата.
Был тот непередаваемый час раннего утра, когда едва взошедшее солнце не успело накалить город зноем и слепящей до изнеможения белизной, когда известковая пыль, поднятая проехавшей повозкой, долго висит в застывшем воздухе, заставляя кашлять и задыхаться прохожих, и выбеливает листья деревьев, небо теряет свой голубой оттенок и становится белесым, а на щебень улиц страшно ступать босиком. Нет, сейчас небо было еще густо-синее, чуть золотящееся на восходе, а море сияло ослепительно розовым; темными пятнами выделялись в нем рыбачьи баркасы, вышедшие на лов; натянутые на берегу для просушки сети отбрасывали долгие тени, и поблескивали на волнах почти неподвижные поплавки. Солнечные лучи ложились горизонтально, сиянием заливая дворцы Верхней Месы и хибарки на склонах, а над ними сады, сплетения виноградников, песчаниковые выступы, желтеющие среди бурьяна. Справа внизу, под серой башней форта над обрывом, в переплетении тупиков между складами все еще мигали, догорая, фонари и темная вода плескалась среди позеленевших причальных свай. Там же стояли впритык поданные к разгрузке суда и где-то за ними, укрытый в тени берега, остался «Грозный».
Бежав из Иты в день венчания Хименеса, Кармела больше не возвращалась туда. Все торговые сделки совершались теперь в Месе и все корабли эскадры приходили в ее гавани. Легкомысленная Меса — город воров и контрабандистов, многие из которых были верными друзьями еще покойному Юджину, стала для пиратов надежным приютом.
Они шли уже больше часа, поднимаясь вверх по кривым немощеным улочкам и лестницам со стертыми ступенями — Кармела, Бенито, кудрявый красавец Энрике и трое матросов. В Месу «Грозный» пришел вчера вечером, Висенте взял на себя дела, а Кармела настояла на том, что сходит в город. Отговорить ее не сумели.
Путь не показался ей вначале особенно трудным: привычны были и крутизна улиц, и солнце — почти не греющее сейчас, и мелкая известковая пыль. Но вышло, что силы свои она все же переоценила и теперь шла медленно, тяжело дыша; только гордость мешала ей повернуть обратно. Бенито изредка бросал на капитана короткие, встревоженные взгляды, но тоже молчал.
Еще через четверть часа они вышли на небольшую косо срезанную площадь среди хибар. На площади, несмотря на утренний час, было людно. Обитатели покосившихся деревянных домишек, выстроенных из обломков, выброшенных морем, облепили ветхие галереи. Резкими голосами ремесленники зазывали народ в свои мастерские. Визжал точильный камень, постукивали молоточки, шипело в жаровнях масло. Тут же мальчишка-оборванец, ногами обхватив деревянный столбик и повиснув на нем, обрывал с плетей мелкий зеленый виноград.
Всю середину площади захватили торговки рыбой, и в небо взлетали их пронзительные голоса. Рыба лежала в корзинах, в лоханях, на виноградных листьях, постеленных прямо на утоптанную землю. Свежая, только что вытащенная из моря, билась разноцветной живой радугой. Торговки время от времени поливали рыбу водой, чтобы не уснула; между ними, спотыкаясь и покрикивая, носились босоногие мальчишки-водоносы. Тут же торговали креветками, крабами, ветками белых и рубиновых кораллов. Обнаглевший рыжий кот тащил за луч морскую звезду; в тени галерей похаживал огромный детина с вязкой красного перца на шее; под столбиком спала, уткнув в подол лохматую голову, черноволосая толстая девчонка, рядом дрых, поводя ушами, шелудивый пятнистый пес. Где-то на другом конце площади, потеснив торговок, давали представление бродячие акробаты: паренек в костюме из ярких лоскутьев ходил на руках, а его партнерша — девочка лет тринадцати — приплясывала, вскочив на бочку, так, что юбка вихлялась вокруг колен. Толпа дружно ахала и в глиняную чашку редким дождиком сыпались медяки. Из маленькой таверны под вывеской "Толстый боцман" вытолкнули гуляку, он свалился едва не под ноги Кармелы, и она попятилась от неожиданности.