Лино старался двигаться осторожно, но все равно разбудил своего дружка, юного марсового Серпено. Тот вскинулся на койке, потирая припухшее со сна лицо, глазищи по-совиному блестели в полутьме. Серпено вовсе не был похож ни на змею, ни даже на пирата: кругленький, жалостливый, нежный. Он поярче зажег фонарь и пробормотал:
— Опять бил? Дай, посмотрю…
— Не надо, — сквозь зубы ответил Лино.
Серпено покорно отодвинулся, пошарил в карманах:
— На пятак, к глазу приложи, полегчает.
И притворился, будто спит.
Он уже привык, что младший приятель не выносит жалости. А тот, притушив фонарь и устроившись в самом дальнем закутке, долго зашивал разорванную рубашку, а потом, совсем загасив свет, смачивал кусок ветоши в бочонке с забортной водой и, шипя, обтирал им синяки и ссадины. Холодная вода принесла облегчение, и Лино наконец заснул.
— Что ты делал в моей каюте, ублюдок, не рожать твоей матери?! — капитан за ухо выволок Лино на спардек и развернул к себе, замахиваясь. Кулак внушал уважение.
— Смотрел карты, — ответил мальчишка смело.
— Вре-ошь… — сверкнул Юджин глазами. — На кой они тебе… В штурмана метишь?
— В капитаны.
— Ого, — Юджин обвел глазами сбежавшихся на дармовое развлечение, — в капитаны… Прыткий, значит… Держи! — рванув из-за пояса пистолет, швырнул его Лино. — Проверим. Эй, Жак, привяжи к штагу кружку!
Рыжий толстый матрос опрометью выполнил приказание.
— Попадешь — золотой, — усмехнулся Юджин. — Промажешь — затрещина. Не проверяй, заряжено.
Юджин насмехался. Он хорошо знал, что, исполняя самую грязную работу, Кармелино ни разу не держал в руках оружия. Не держал, чтобы стрелять; перечистил-то его довольно.
Хрупкий, весь в синяках мальчишка, получив пистолет, вытянулся весь, точно подрос. Прицелился, не затягивая, коротко усмехнулся и выстрелил. Кружка разлетелась вдребезги. И тут же Юджин спокойно, без злобы, отвесил ему затрещину. Карие глаза юнги расширились:
— За что?
— А чтоб посуду не бил.
Матросы сердито загалдели, вперед выступил седой Висенте:
— А как же уговор? Деньги?
— Пойдут в уплату за кружку.
Висенте круто усмехнулся:
— Похоже, ты позабыл, что здесь братство вольное, и мы можем…
— Хватит, — мрачно оборвал Юджин. — Бери, малыш, — и сунул в руку ошалевшего от счастья Лино золотой.
А вечером пинком спустил мальчишку с трапа.
Серпено нашел приятеля на палубе, отнес вниз, уложил животом на койку и, задрав на нем рубашку, озабоченно разглядывал и мял руки, ноги и черную от синяков спину.
— Ничего, кости целые.
Достал из сундучка вонючую мазь. Лино терпел, стиснув зубы. Но когда друг хотел перевернуть его, вскочил, заслоняясь руками, глаза враждебно вспыхнули. Серпено отошел и при слабом свете фонаря стал сосредоточенно заряжать пистолет.
— Что ты задумал? — спросил Кармелино звонко.
— Пойду убью его.
— Не смей! — Лино попытался отобрать пистолет. Их окружили разбуженные шумом матросы.
— Очумел парень, — усмехнулся кто-то, разобравшись, в чем дело. — Подумаешь, поколотил. Отродясь так заведено. Ты ведь не в обиде, парень?
— Не в обиде, — сказал спокойно Лино. — Я его сам убью.
И тут в батарейной палубе раздался грозный окрик капитана:
— Ну, и кто тут такой смелый?!
"Квартирьер наябедничал, скотина," — пробормотал кто-то.
Юджин, подняв фонарь, тяжело взглянул на мальчишку:
— Ну, убивай, храбрец.
Лино до крови закусил губы, пистолет ходил в тонкой руке:
— Ненавижу! — выдохнул он. — Тухлая бочка! Свиной огрызок! Крысам тобой подавиться!..
— Замечательно, мальчик, — неожиданно подойдя сзади, произнес старший помощник Висенте. Был он похож на корабельный ростр — смуглый и из одних резких линий. На боку подрагивала благородная с витой гардой шпага. — Только запомни: если хотят убить — не говорят, убивают сразу.
Юнга разревелся.
Выбравшись из трюмной духоты, вдохнув соленый воздух и передернувшись тщедушным телом, Лино сел и привался к фок-мачте. Луч последней звезды уколол глаза. Мальчишка застонал, отсылая Юджину бессильные проклятия. Плескалось о борта море, поскрипывали снасти, сочно всхрапывали под укрытием фальшборта приуставшие вахтенные. Ежась от ветра, Лино встал и загляделся на горизонт, и тогда в зыбком мерцании волн разглядел корабли. Их было два. Они приближались в крутом бейдевинде, почти задевая воду ноками рей. В голубоватых предутренних сумерках еще нельзя было различить цвет вымпелов на грот-мачтах, но было что-то в наклоне мачт, длине рей, общем хищном и стремительном движении, от чего душа застонала и рванулась под горло.
Еще в марте эскадру военных кораблей Республики направили против «Грозного». Вот и встретились. Надежда — может обойдут, не заметят — сменилась отчаяньем: корабли меняли галс. На миг вместе с испугом обожгла злая радость. Но — Висенте, Серпено?..
Лино лихорадочно оглядел палубу. Будить вахтенных? Время!.. Взгляд упал на носовую кулеврину, обняв которую, сладко дремал сигнальщик. Конечно, заряжена. Юджин Кейворд — самый предусмотрительный капитан берегового братства. Лино поджег фитиль.
Отдачей сигнальщику раскрошило челюсти. Но нужды в его рожке уже не было. Разбуженные выстрелом, пираты валом валили на палубу. Кто-то, не разобравшись, стукнул Лино, и тут они заметили врага.
Юджин решился принять бой. Не открывая огня, «Грозный» шел на сближение. Репутация сыграла на него. Залп республиканцев был непродуманным и поспешным. Цепные ядра не достигли цели и только взрыли воду вокруг бортов. Пока рассеивался дым и канониры на тяжелых фрегатах «Принсипе» и «Данобиле» лихорадочно перезаряжали пушки, «Грозный» обошел «Данобиле», заслоняясь им от орудий «Принсипе». Дружно рявкнули носовые кулеврины, ядра ударили вражеский фрегат по ватерлинии. Тут же рыкнули каронады левого борта. «Грозный» тряхнуло отдачей, кисло запахло медью и порохом, все заволок дым.
— Бок ему разворотило! — глухо, как в бочку, прозвучал в дыму голос капитана. — Эй, на руле! Лево давай! Заснули, порка-мама?! Микеле, вниз! Заставь их пошевелиться!
Мимо сжавшегося у фальшборта Лино метнулась тень, черноглазый молчун Микеле нырнул в люк, и тут же снизу повалил пар и резко пахнуло уксусом — остужали пушки. Почти наступив на Лино, пронесся матрос, поливая палубу забортной водой из кожаного ведра, за ведром волочился пеньковый конец. С «Данобиле» ударил недружный мушкетный залп, щепа с рангоута полетела в натянутую над палубой сеть.
— … Потопить к чертям собачьим!
— Не-ет, — дым разнесло, и Лино стал отчетливо виден рядом с Юджином Висенте: резные черты лица, распахнутая рубаха, рукоять шпаги, сжатая небрежно и нежно. — Взять. Капитана или штурмана. А лучше документы. И посланника, если он там.
— Кормовые, давай!!
Фрегат снова тряхнуло. Гик бизани прошел над головой.
— Поворот фордевинд! На марсах, шкоты!!.. Руль! — неразборчивая брань.
Кренящийся на правый борт «Данобиле» между тем потрепанной шавкой выходил из боя.
— Правый борт, носовые!!..
Пушки «Грозного» и «Принсипе» ударили одновременно, кромсая борта и в щепу превращая рангоут, полетели горящие обломки, но неуклонный разгон «Грозного» притер его с кормы к правому борту вражеского фрегата. Полетели аборджные крючья, спутался такелаж, и пошла на приступ абордажная команда.
Юджин Кейворд впереди всех рвался к спардеку, где за поваленной грот-мачтой в путанице такелажа укрывались, бешено отстреливаясь, офицеры «Принсипе». Капитан не догадывался, что за ним неотступно следует юнга Лино — скользя на палубе, ныряя под снастями и обломками, избегая случайных ударов. Для бойцов он был мышонком, невидимкой, лишним препятствием под ногами.