Мелким шрифтом — информация о войне в Западной Европе: за предыдущую неделю над Англией сбито 17 немецких самолетов.
Газеты набирались и печатались ночью, в киоски поступили ранним утром, когда вся западная граница уже полыхала в огне, а на Киев, Минск, Севастополь упали первые бомбы. Москвичи узнали о войне лишь в полдень из экстренного правительственного заявления, сделанного заместителем председателя Совнаркома и наркомом иностранных дел СССР В.М. Молотовым.
Заключительные слова заявления: «Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!» на долгие 1418 дней и ночей стали смыслом жизни и смерти всего многомиллионного народа.
Николай Кузнецов переживал в эти черные минуты те же чувства, что и каждый советский человек: гнев и ненависть к захватчикам. Но удивлен не был. Слишком хорошо знал Германию, слишком точно был осведомлен о лихорадочной, но и весьма обстоятельной подготовке фюрера и его генералов к нападению на СССР. Не могло у него быть и шапкозакидательских настроений, надежд на быструю и малой кровью победу. Популярную в те годы песню «Если завтра война» всерьез не принимал. И не потому, что не верил в силу Красной Армии. Просто достаточно трезво представлял мощь и опыт вермахта, технико-промышленный потенциал Германии, располагавшей военными заводами и ресурсами почти всей оккупированной Европы.
Кузнецов твердо и с самого первого часа знал: война будет страшная и кровопролитная. Какой еще не случалось в истории. Но вот что характерно и примечательно: точно так думали тогда, 22 июня, почти все советские люди, хотя большинство из них не было информировано на сей счет в той мере, как профессиональный контрразведчик Кузнецов, именно на Германии специализировавшийся.
Николай включил портативный, но достаточно сильный в коротковолновом диапазоне радиоприемник «Хорнифон». Привычно настроился на Берлин. Передавали бравурную музыку, специально, как потом выяснилось, написанную к этому дню песню вермахта «Фюрер, вели, мы выполним твой приказ!», потом дикторское изложение выступления министра пропаганды Геббельса. Ответственность за войну, разумеется, в нем полностью возлагалась на СССР, якобы нарушивший пакт. Потом следовала короткая сводка: победоносные германские войска продвигались по всему фронту в пять тысяч километров протяженностью в глубь советской территории.
Хватит… Щелкнул тумблером. Поднял трубку телефона и набрал номер Рясного. Позвонил еще нескольким знакомым сотрудникам управления. Результат тот же — длинные гудки. Хотелось выйти на улицу, послушать, что люди говорят. Сдержал себя. Надо дозвониться хоть кому-нибудь либо самому дождаться звонка.
Ближе к вечеру позвонил Райхман.
— Слышал радио?
— Слышал…
— Надолго никуда не уходи. Жди распоряжений…
Не прощаясь положил трубку.
Второй звонок последовал совсем затемно. Инструкция была короткой: никаких шагов самому не предпринимать, звонками никому не надоедать, надолго квартиру не оставлять, надолго телефон не занимать. Ждать дальнейших указаний.
День за днем раскручивался маховик войны. Советские сводки были уклончивы и туманны. Понять из них что-либо о реальном положении на фронтах было затруднительно. Но скрыть сдачу крупнейших городов, таких как Минск, Рига, Таллин, Вильнюс, наконец, Киев, сам факт неслыханных потерь, утрату огромных территорий было невозможно.
Кузнецов слушал и немецкие сводки. В первые же дни всем владельцам радиоприемников (тогда они регистрировались в обязательном порядке, словно оружие) было предложено сдать их на специальные склады — на хранение, впредь до особого распоряжения. Николаю, однако, руководство оставило его «Хорнифон». Но и немецкие сообщения не давали правдивой информации, если им верить, то Красной Армии давно уже не существовало. Оставалось лишь гадать, кто же в таком случае оказывает столь ожесточенное сопротивление не знавшему ранее преград вермахту?
В первый же день войны в Москве было объявлено угрожаемое положение. Вводилось затемнение всех жилых зданий, фабрик, заводов, учреждений, транспортных средств. Населению раздавались противогазы. В продаже появились и шли нарасхват синие лампочки и ручные фонарики со шторками. Приводились в готовность бомбоубежища, для оповещения населения установлены были сигналы «воздушной тревоги» и «отбоя».
Повсюду создавались группы и отряды МПВО — местной противовоздушной обороны.
А душным вечером 21 июля в 22 часа 7 минут впервые в столице завыли сирены… Головная волна немецких самолетов была замечена на линии Рославль-Смоленек на высоте 2500–3000 метров. Налет длился несколько часов. Основная масса «юнкерсов» и «хейнкелей» была отогнана советскими истребителями и зенитным заградительным огнем. Но первые жертвы и разрушения в городе все же появились. Война быстро изменила облик города, его площадей и улиц. Зеркальные витрины центральных магазинов заложили мешками с песком. На стенах домов масляной краской стрелы — указатели ближайших бомбоубежищ. Перекрещены бумажными полосками окна квартир. Серебристо-тусклые туши аэростатов заграждения в ночном небе. Счетверенные зенитные пулеметы на крышах.