— Почему же не пришел?
— Почему?
Яносик замолчал и опять стал тихо насвистывать, мысленно произнося слова песни:
— Десять лет — время долгое, — сказала Веронка.
— А ты ждала меня?
— Сначала ждала, а потом уж нет.
— Веронка, — тихо заговорил Яносик, — Веронка, ты помнишь ту ночь?..
Девушка опустила голову.
— Помнишь?
Из глаз Веронки потекли слезы.
— О чем ты плачешь? Я здесь! — сказал Яносик.
— А молодость моя, где она? — сквозь слезы шепнула Веронка.
Сердце растаяло в груди Яносика. Он обнял девушку, прижал к себе и стал целовать ее щеки.
— Я здесь, Веронка, вернулся, — говорил он.
Девушка отерла слезы.
— Что старое поминать? — сказала она. — Как суждено, так и сталось. Ты завтра уходишь? Дальше?
— А как бы ты хотела?
Тогда Веронка взяла Яносика за обе руки и сказала:
— К чему спрашивать?
Проходила тихая ночь, а они сидели на лавке перед домом, в глубине дремучего леса, высоко в горах, над миром, далеко от жизни. И Веронка запела вполголоса по-словацки:
Слушал Яносик, как тихонько напевала она бесконечно сладостную, бесконечно унылую, печальную словацкую песню.
— Эх, боже мой! — сказал он. — И что это такое творится на свете!
Веронка припала лицом к его плечу и шепнула так тихо, словно это пролетел ночной мотылек:
— А ты хочешь туда сходить?
— Куда?
— На могилу.
— На какую могилу?
— Ох, Яносик! В долине, высоко, в Батыжовецкой долине…
— Да кто ж там лежит?
— Кто?
Она встала и потянула его за собой. Они вышли через боковую калитку за домом прямо в лес, на лесную дорогу. Веронка шла впереди.
Шагали медленно в темноте, поднимаясь на гору, а когда миновали непроходимый еловый бор и вышли в мелколесье, над головами их засияли звезды.
Кое-где, точно тени, виднелись одиночные высокие пихты.
Они долго шли мелколесьем, отстраняя загораживавшие дорогу ветви, и уже перед самым рассветом добрались до валунов.
— Батыжовецкая долина, — сказала Веронка.
— Каменная гряда, — отозвался Яносик.
С камня на камень, по уступам взбирались они наверх, а скалы стояли над ними темные, мрачные, лишь кое-где верхушки их серебрил свет звезд. Шумел холодный предутренний ветер.
— Я хотела хоть раз привести тебя сюда, — шепнула Веронка.
— В эту долину?
— К озеру.
Понемногу светало. Посветлели горы, вставая серыми громадами, и в сумрачные ущелья между скал вливался уже бледный свет зари. Показалось угрюмое, черное Батыжовецкое озеро. Над ним висела туча, почти касаясь воды своими растрепанными краями.
— Направо, — сказала Веронка.
Резкий, пронзительный, протяжный свист прервал тишину.
— Козел, — сказал Яносик, поднимая голову.
Загремели камни, летевшие вниз по склону, прокатилось эхо; козел, видимо, проскакал мимо.
Они прошли по плоским влажным камням.
— Здесь, — сказала Веронка.
Яносик увидел маленький холмик, сложенный из камней.
— Что это? — спросил он.
Веронка молча опустилась на колени, сложив руки.
Стоя возле нее, Яносик смотрел на серую кучку камней, над которой темнели скалы. Вечно недвижные, они, казалось, двигались в этом предрассветном сумраке.
Веронка перекрестила могилку и сказала, вставая:
— Яносик, здесь лежит твой сын.
Яносик вздрогнул.
— Я его здесь похоронила. Всего один день он прожил. Не отдала я его ни людям, ни земляным червям. Здесь, где никто его не тронет, лежит он в деревянном гробике под камнями, и ветер его баюкает, как мать…