— Есть и Собек.
— Есть? А где он?
— Здесь. На постели.
— Ну, так пускай встанет! Яносик Нендза Литмановский на панов идет!
— Что? Что?
— А вот то, что слышите! Я с ним иду, захвачу только скрипку.
— Куда идет? Зачем?
— На панов! Народ защищать!
— Нендза? Разбойничий гетман?
— Он самый.
Собек сел на постели, потом вскочил, схватил чупагу и с непокрытой головой выбежал в сени, толкнув в дверях Кшися так, что тот покачнулся.
— Шапку возьми, пистолеты! — кричали ему вслед Топоры.
Но он выскочил на двор, влетел в конюшню, вывел за узду лошадь, вскочил на нее и помчался во весь опор.
— Пропадет! — сказал Топор из Мура, глядя ему вслед.
— Жалко его, — сказал Топор Лесной.
— Марины нет, Собек куда-то убежал без памяти, пропадет, наверно, — надо его хозяйство делить, — поспешно сказала Топориха Железная.
Но Топор из Мура сурово взглянул на нее.
— О Собеке рано загадывать, а о Марине ничего не известно. Покуда я жив, никто здесь ни одного горшка не тронет!
Жадная Топориха умолкла.
— Расскажите же, Кшись, что и как, — торопил Лесной.
Но Кшись, который, возвращаясь от Нендзы, заходил по дороге в каждую корчму, поглядел на него с невыразимым презрением и ответил:
— Коли тебе так любопытно, — беги туда!
— Да куда?
— К Яносику. Там нынче ночью сбор.
— Нынче?!
— Я иду за скрипкой и за Мардулой, — объявил Кшись и вышел, покачиваясь на коротких ногах. Завернув за дом, он тотчас затянул в нос:
А древний, столетний Крот вел Беату Гербурт дремучим лесом к Спижу, бормоча ей:
— Как выйдем на дорогу, надо сломать две крепких дубины: от волков ли, от злого ли человека, от собак. Ты на людей не дивись, что они тебя прогнали. Люди глупы. Чудо господне, если когда сыщется среди них умный. А я тебя не брошу, потому что не для того горячим молоком отпаивал, чтобы дать тебе пропасть. Я потихоньку шел за людьми. Не знал, куда идут, зачем. Так плелся, потому что стар. Да вот в нужную минуту и пришел. Бабы эти, может, тебя камнями побили бы. А за что? Ведьмы окаянные! Мне тут ничего не жаль. Избенка моя — словно конура собачья. Только вот когда по весне в горы пойдут, — жалко мне станет. Ох, будет мне скучно без овец! Ох, будет…
— Добрый вы, дедушка! — прошептала Беата.
— Э, дитятко, — отвечал Крот, — семьдесят лет уже никто со мной таким голосом не говорил… А где ж твои отец с матерью? Выйдем из лесу, станем расспрашивать. Я тебя отведу. Может, мне там овец дадут пасти. Сюда я уж не вернусь. Камнями тебя побить хотели, сукины дети! За что? Но весной без овец скучно мне будет! Ой, скучно! Я их в горах восемьдесят лет пас.
Кшись не знал о том, что случилось у Топоров. Он шел в другую сторону звать удалого храбреца Мардулу к Яносику Нендзе. Мардулу застал он сидящим на пороге избы, где он жил со старухой матерью, у которой был незаконным сыном.
Мардула был мрачен; у него были две пары штанов: одни новые, другие старые. Но случилось так, что, когда он пропил в корчмах все деньги, следом за деньгами пошли и новые штаны.
Кшись дорогою напился воды из речки и тем в значительной степени восстановил свое умственное равновесие. Он заметил Мардулину мрачность и осторожно спросил:
— О чем ты так задумался?
— Да вот хочется мне на крестины сходить.
— Это у кого? — с любопытством спросил Кшись.
— У Войдилы.
— А чем господь наградил? Мальчик или девочка?
— Ребенка нет.
Кшись удивился.
— Как так?
— Мертвый родился. Да крестины-то будут, потому что все было приготовлено.
— Правильно, — сказал Кшись, — кто ж его знал, какой он родится? Никто у него не спрашивал. Водка есть?
— И пиво и вино, все. Войдила — богач!
— Звали тебя?
— Как же! И они звали, и вчера вечером прибегала Кларка Уступская, просила, чтобы я пришел! Да и дочки Войдиловы, Марця и Мильця, страсть как просили. Кто ж там плясать будет, коли я не приду?
И Мардула принял гордый вид.
— Ну, так и сбегай ненадолго, — сказал Кшись, — Чего ж не идешь?
— Да как же я пойду? В таких портках идти не годится.
И, вытянув перед Кшисем длинные ноги, он с грустью поглядел на свои заплатанные штаны.
Кшись подумал и сказал:
— Знаешь что? Есть у меня новые портки, немножко они мне длинны, да и широки, а тебе будут как раз. Беги но весь дух к Бырке, — они там на жерди висят в горнице, — да захвати кстати мою скрипку. Не звали меня на эти крестины, — ну, да со скрипкой примут.