— Идет! — крикнул Мардула и, свистнув собаке, пустился по своему обыкновению бегом, — собака впереди, он за ней, не отставая ни на шаг: казалось, что он ее за хвост держит.
— Ишь, словно за ксендзом бежит, — проворчал Кшись, занимая место Мардулы на пороге. — На одну минутку зайдем на крестины, а оттуда напрямик к Нендзе.
Старая мать Мардулы услышала чье-то бормотанье и вышла из избы в сени.
— Это вы, зять? — спросила она радостно.
— Я! Как живете?
— Да помаленьку. А где же Франек?
— Ко мне побежал, за портками. Для крестин. Поплясать охота ему.
— Вот хорошо, что вы пришли! Дадите ему свои портки? Он страх как горевал, что не в чем идти.
— Только с этих крестин он уже домой не вернется.
— А куда же пойдете-то?
Кшись принялся рассказывать, а та, выслушав его, сказала:
— Это хорошо. Может, там Франек с Нендзой свяжется и станет порядочным, настоящим разбойником, как другие. Я и сама знаю, что из него мог бы выйти вор редкостный, кабы не девки! Я ему всегда говорю: Франек, брось, посиди ты на месте! С девками этими ничего не заработаешь, а еще свое потеряешь! Мог бы ты быть разбойником, как Новобильский из Бялки либо Матея из Полян, — а ты что? Из разбойничьего ты рода, для этого дела годишься, но кто хочет разбоем богатство нажить, тот не должен о глупостях да о любовницах думать, а одно только помнить: красть!
— Это вы, Мардулушка, хорошо сказали, — заметил Кшись. — Вы — голова.
— А Франек все свое! Что правой рукой принесет, то тремя левыми девкам раздаст. Мужик он настоящий, а в шайку его боятся звать, потому что нельзя на того положиться, у кого в голове только девки. Иной раз и наплачешься: ведь я же, когда его растила, думала — разбойником будет.
— При Яносике приучится. Тот для разбойников что папа римский! — благоговейно сказал Кшись.
Так они беседовали, а тем временем скороход Мардула вернулся со штанами и скрипкой Кшися, удивив и ветер такой быстротой. Он даже свою собаку обогнал.
— Ну, и прыткий же ты! — сказал Кшись с уважением.
А мать Мардулы многозначительно взглянула на Кшися, словно говоря: эх, что бы из Франека могло выйти!..
Мардула мигом переоделся; штаны были узковаты и коротки, но он обмотал икры холщовыми онучами и обкрутил ремнями. Сойдет!
Тем временем Кшись рассказал, зачем он к нему пришел. Мардула просиял и тотчас взял из угла чупагу, а с полки ножи и пистолеты.
Когда он на прощанье поцеловал у матери руку, она сказала:
— Иди туда, как в школу. Господь дал тебе талант, так ты его в землю не зарывай.
— А портки-то мои тогда отдашь? — предусмотрительно спросил Кшись, отправляясь с Мардулой в путь.
— Отдам. Я там не то что портки, а и сапоги с голенищами раздобуду!
— Очень просто, — сказал Кшись. И стал рассчитывать, что, погулявши часок, они еще вовремя поспеют к Нендзе, а нет — так догонят его. О том, что он должен был позвать к Яносику и других мужиков, он уже забыл.
У Войдилов гремела музыка. Хозяева радушно встречали гостей, а когда появился Кшись, его бурно приветствовали. Ибо это был музыкант из музыкантов.
Молодая жена Войдилы, которая три дня тому назад родила, перестала плясать и тихо сказала мужу:
— Ты окажи Кшисю почет, тогда он сыграет.
Но Кшись, снова угостившись, предпочел сперва поплясать. Мужики стояли рядами у стен вокруг всей комнаты и, по обычаю, один за другим выходили плясать перед музыкантами. Но для Кшися, из уважения к его летам и таланту, тотчас очистили место.
Он важно стал перед музыкантами (двумя скрипками и басом), вынул из платка, лежавшего в кармане сермяги, какую-то монетку и, бросив ее басу, запел:
Потом он отчаянно застучал ногами по половицам и пошел плясать. А Мардула подскочил к Цапкуле, бабе рослой и на диво объемистой, ловко ей поклонился, взмахнув шляпой, обхватил ее за талию и закружил так, что у бабы юбки взлетели до колен. Потом завертел ее волчком, так что юбки поднялись уже выше колен и из-под них показалась белая мужская сермяга, которой она для пущей красы опоясала бедра.
— Ну, и собака же этот Франек! — радостно крикнул тесть Войдилы.
А Цапнула, кокетливо подбоченившись правой рукой, сжатой в кулак, выпрямилась, сколько могла, и на цыпочках заходила вокруг Кшися. Кшись носился по кругу, то и дело останавливался перед музыкантами и запевал.
— Чего ногами не оправдает, то горлом доделает! — одобряли его мужики.
Он то склонял голову набок, то откидывал ее назад и стучал ногами в половицы, бил себя ладонями по пяткам, подпрыгивая и ударяя по обеим сразу, — а то вдруг, остановившись, медленно колотил одной ногой об пол.