«После этого, — как о само собой разумеющемся писал Брэдфорд, — они избрали, а скорее утвердили мр. Джона Карвера (человека набожного и уважаемого ими) своим губернатором на текущий год» (Б., 107).
Слова «скорее утвердили» подтверждают предположение, что «святые» заранее готовили почву для заключения Соглашения, текст которого, несомненно, составили их руководители, положив в основу письмо Робинсона. Избранием Карвера они закрепили свое преимущественное влияние среди пилигримов и осуществили свой план создания колонии с внутренним самоуправлением.
Соглашение, по-видимому, не имело главной целью изменить к худшему положение сервентов. Более того, против обыкновения тех лет и английской юридической практики сервентов призвали стать участниками утверждения чрезвычайно важного документа.
При всей конкретности и даже «случайности» Соглашения, при том, что пилигримы, подписывая его, стремились лишь удовлетворить свои насущнейшие жизненные нужды, Соглашение было очень емким. Оно включало ближайшие цели, запланированные лейденцами, а также те, что диктовались объективными условиями общественной жизни, продуктом которых были все пилигримы. Часть общих целей могла осознаваться, могла представляться смутно, могла не осознаваться или восприниматься в искаженном виде, обусловленном мировоззрением данных людей.
«Святые» составляли независимую конгрегационалистскую церковь на левом фланге английской Реформации. Но они находились достаточно далеко от той «ереси», о которой говорилось в цитировавшемся отрывке из «Крестьянской войны в Германии» Ф. Энгельса. Руководимые Робинсоном, лейденские сепаратисты по своим воззрениям стояли где-то между левым крылом полулегальных пуритан-нонконформистов и первыми броунистами, от которых они отмежевались, оценивая их учение и поведение как слишком решительные.
В сознании «чужаков» не было и следов «еретических» идей. И они и «святые» считали подневольное положение сервентов вполне нормальным и, кто мог, имели их еще в Голландии и в Англии.
Участие сервентов в подписании Соглашения не рассматривалось ни ими самими, ни их хозяевами как изменение существовавших между ними отношений. В ином случае это, несомненно, нашло бы какое-то отражение в документе, являясь мерой слишком значительной и радикальной, идущей вразрез с английскими законами. Наоборот, в документе словами о «верноподданности» английскому королю подтверждались автоматически: владение сервентами, власть над ними, возможность их почти рабской эксплуатации, обязанность сервентов под страхом жестоких наказаний выполнить условия контрактов. Статут сервентов в колонии в принципе остался неизменным, повторяя английские и виргинские образцы.
Сервентов призвали подписать соглашение не как равноправных колонистов и не для того, чтобы чем-то специально обременить их. Их связывали круговой порукой при учреждаемом самоуправлении, обязывали подчиняться будущим местным законам — на время контракта и по истечении его действия. Ведь, освободившись, сервенты формально приобретали все права подданных английского короля наравне с другими колонистами, а следовательно, в каких-то случаях теоретически могли апеллировать к английским законам, если местные в чем-то с ними расходились, ущемляя чьи-то права. В то же время, что не менее важно, подписывая Соглашение, сервенты как бы утверждали для себя и других слуг право по истечении срока контракта стать полноправными колонистами и пользоваться льготами местного законодательства. Другое дело, что ни английские, ни местные условия не давали освободившимся сервентам возможности воспользоваться своими формальными правами.
Являлась ли основанная пилигримами колония «зародышем» Соединенных Штатов? Да, но им являлась и Виргиния (1606), и более поздний Массачусетс, и Мэриленд, а также другие английские колонии в Северной Америке. Каждая из них находит в своей ранней истории что-то, что дает ей право считать себя таким «зародышем».
Если говорить о прямой связи Соглашения с американской конституцией, то их соединяет нить длиной более чем в 150 лет, но нисколько не толще той, которая связывает конституцию с некоторыми другими установлениями раннего колониального периода в истории США. Связь тем не менее налицо. Соглашение на «Мэйфлауэре» и американскую конституцию, несмотря на их отдаленность друг от друга во времени, объединяет то, что они порождены буржуазным развитием страны. Остальное зависело от степени этого развития и конкретных обстоятельств создания документов.