В последующие месяцы Михаил Иванович несколько раз посетит квартиру Максимовой — передаст письма от мужа, деньги, продовольственные пайки.
Иногда их встречи будут проходить на бульваре у памятника Гоголю. «Мы двигались по хрупкому льду полуофициальных, полудружеских отношений, — скажет он. — Я чувствовал, что Катя хотела о многом меня расспросить, но делала это крайне осторожно. Естественно, что и я не мог особенно распространяться».
В середине декабря 1940 года Зорге обратился к начальнику Разведывательного управления с просьбой разрешить ему приезд в Москву, на лечение. Он напомнил, что с 1935 года не был в отпуске, а в 1938-м попал в автомобильную аварию и сейчас нуждался в квалифицированной медицинской помощи в условиях стационара.
Зорге так же заметил, что в отдыхе и лечении нуждаются и другие сотрудники резидентуры — Макс Клаузен и Бранко Вукелич.
Справедливость просьб «Рамзая» понимали в Разведуправлении. И потому генерал Голиков, в соответствии с заведенным порядком, направил обращения наркому обороны Семену Тимошенко и начальнику Генерального штаба Константину Мерецкову, а также уведомляющие письма в НКВД и в ЦК ВКП(б). Руководство военной разведки просило разрешения дать отпуск Рихарду Зорге на шесть месяцев.
Но комиссариат внутренних дел собирался устроить «Рамзаю» совсем иной отдых и лечение. К счастью, «лекари из НКВД» не скрывали своих намерений. Начальник Иностранного отдела комиссар госбезопасности Павел Фитин сообщил: «По нашим данным, немецкий журналист Зорге Рихард является немецким и японским шпионом, поэтому после пересечения государственной границы СССР сразу будет арестован советскими органами».
В такой обстановке Разведуправление не собиралось рисковать своим особо ценным агентом. Поэтому «Рамзай» получил отказ. Разумеется, причина была найдена вполне убедительная: в условиях резкого обострения международной обстановки резидентуре следует усилить работу по предупреждению военного нападения на Советский Союз.
Зорге воспринял приказ как должное. Он больше не упоминал об отдыхе и лечении, а лишь выразил готовность «работать для СССР столько, сколько нужно будет».
Капитан Иванов, прежде чем подшить шифрограмму в папку, перечитал ответ «Рамзая» несколько раз. А как бы в этой ситуации поступил он? Наверное, обиделся бы. Во всяком случае, по-человечески было бы досадно после стольких лет упорной деятельности получить отказ. Возможно, и Рихард испытывал такие же чувства, но эмоциям не поддался. Это еще раз говорило в пользу Зорге.
В то же время, чтобы поддержать и облегчить работу резидентуры «Рамзай», в Центре было принято решение усилить разведаппарат в Японии. В Токио убыл Виктор Зайцев на должность генконсула. Вскоре поступил приказ начать подготовку к командировке в Страну восходящего солнца и капитану Михаилу Иванову. Отъезд был намечен на январь 1941 года.
Однако до января еще было время. Михаил Иванович несколько раз побывал у Екатерины Максимовой. Он понимал, что там, в Токио, при встрече Зорге будет расспрашивать о жене. Что он мог рассказать Рихарду о Екатерине? Она очень тосковала по мужу, порой задавая наивные, женские вопросы: «Неужели Рихард такая личность, что без него не могут обойтись?»
А иногда она советовалась с Михаилом Ивановичем. «Рихард рекомендовал мне, — спрашивала она, — изучать немецкий или какой-либо еще европейский язык. Может, когда-нибудь я смогу стать его помощницей?»
Что на это мог ответить Иванов? Ткнуть пальцем в потолок и сказать, мол, подобные вопросы в руках начальства.
«В последний раз, — вспоминал Михаил Иванович, — я был у Екатерины Максимовой на Софийской набережной перед Новым годом. Встреча затянулась, говорили о разном. Тогда я сообщил, что на определенное время вынужден покинуть Москву. Видимо она обо всем догадалась. Как-то погрустнела, а в широко открытых глазах застыл немой вопрос. Катя тихо спросила: «Туда?» Я молча кивнул.
В этот раз Екатерина Александровна меня не провожала вниз. Перед тем как уйти в квартиру, подняла руку и осенила крестным знамением, как издавна провожали на Руси в далекий путь».