Мешая японские, английские и русские слова бой-японец настойчиво требовал покинуть палубу и спуститься в душные каюты. Пришлось возвращаться. Что поделаешь, таков, видимо, судовой порядок».
Берег вскоре появился, пароход сбросил обороты и остановился, пришвартовавшись к причальной стенке. На борт с подчеркнутой важностью поднялись представители портовых властей. Чиновники приступили к проверке документов и опросу пассажиров. Однако впечатление было такое, словно они делали не свое, обычное дело, а искали преступника или международного шпиона.
Пассажиры притихли. Иванову и его семье бояться было нечего, они официальные диппредставители Советского Союза. А вот с еврейскими переселенцами из фашистской Германии, которые следовали через Японию, чиновники поступали совсем иначе: грубили, угрожали тюрьмой, заставляли выворачивать карманы, вспарывать подкладки пальто, снимать обувь. Напряжение усиливалось из-за того, что японские чиновники не говорили на немецком языке, переселенцы не знали японского и английского.
Проверка паспортов проводилась в салоне парохода, потом Иванову, его жене и сыну, приказали вернуться в каюту. Следом за ними в каюту без стука ворвался бой-японец, который обслуживал их в пути следования. Он небрежно бросил на кровать бланки деклараций и буквально вцепился глазами в открытый чемодан и книгу на столе.
Еще Семен Дюкарев во Владивостоке предупреждал, что портовые власти тщательно следят за провозом советских газет и книг, запрещают иметь фотоаппараты и бинокли. Так, он рассказал, что за обнаруженную у пятнадцатилетнего сына нашего дипломата книгу Фадеева «Разгром» их втроем продержали в порту Цуруга весь день.
В общем, появление хамоватых чиновников и бой-японца, который совал свой нос всюду, заставляло волноваться и нервничать.
Дальнейшие события лишь усилили эту нервозность.
Маленький, с желтушным лицом чиновник, долго вертел в руках паспорт Михаила Ивановича:
— Как фамилия? — прозвучал вопрос.
— Иванов!
Чиновник скалится в самодовольной улыбке, обнажая неровный ряд зубов.
— Очень приятно! Все вы Ивановы… Ха, ха, ха!
Он притворно улыбается, хотя глаза ледяные, наполненные ненавистью.
— Россия есть страна Ивановых…
Внешне безобидная шутка прикрывает провокационный намек, мол, русские приезжают в Японию под вымышленными именами. Михаил Иванович старался быть спокойным.
Отложив в сторону паспорт, чиновник берет в руки заполненную анкету.
— Скажите, господин Иванов, — где вы учились и работали в Москве: на улице Горького, на Арбате или на Лубянке?
«Желтолицый», не мигая, смотрит в глаза Михаила Ивановича, видимо надеясь, что вопрос вызовет замешательство. Вполне ясен подтекст провокации: на Арбате находится Генеральный штаб, а на Лубянке — НКВД.
Иванов, выдержав паузу, отвечает коротко и ясно:
— Я работал в Наркомате иностранных дел на Кузнецком Мосту.
Ответ явно не нравится чиновнику. Он снова вглядывается в анкету, фальшиво ухмыляется, спрашивает:
— Господин Иванов, а как здоровье профессоров Спальвина, Неверова, Конрада. Это очень известные профессора японского языка… Ведь вы у них учились?
Да, уж, чиновник знатный провокатор, учитывая, что Неверов и Спальвин давно ушли в мир иной. Надоело терпеть издевки, и Михаил Иванович резко отвечает:
— Я учился у профессора Попова! Еще будут вопросы?
А чиновник, видимо не сумев спровоцировать советского дипломата, хихикает:
— В России одни Ивановы…
Так, выводя из равновесия, японец старается прощупать въезжающего дипломата. Тем временем бой-японец крутится возле жены и сына: авось там что-то удастся выловить.
После паспортного контроля их опрашивали пограничники, таможенники, чиновники санитарной, валютной служб. И каждый не скупился на провокации. Впрочем, когда пассажиры парохода покидали его борт, провокации не прекращались. Одним из таких умелых изощренных провокаторов являлся японец Номура, до 1941 года работавший переводчиком в консульстве в Цуруге. Однако в связи с ухудшением отношений между Японией и СССР консульство в Цуруге было закрыто. Но Номура продолжал выдавать себя за сотрудника советского консульства и всячески старался добыть необходимую информацию.
Порою он сам делился такой «ценной» информацией. В сентябре 1941 года, когда группа советских дипломатов возвращалась в Токио, Номура вручая им железнодорожные билеты, посоветовал ехать до столицы северным маршрутом. И добавил, мол, японское командование готовится к войне на южных морях и ведет переброску войск и техники по южной дороге. Очень кому-то в японской контрразведке хотелось донести эти данные до ушей советских дипломатов.