Памятник Н.М. Пржевальскому
Смущает только верблюд у подножия памятника. Карликового роста, прилегший отдохнуть на землю, он кажется случайным и необязательным под бюстом импозантного мужчины в мундире гвардейского офицера с погонами. Таким, впрочем, он казался и при установке памятника. Сохранилась легенда о том, что Петербургское географическое общество, членом которого был Пржевальский, еще тогда указывало городским властям на нецелесообразность образа «корабля пустыни» в непосредственной близости с морским символом Петербурга – Адмиралтейством. Не вняли. И тем самым открыли небывалые возможности для мифотворчества. На настойчивые вопросы любознательных туристов: «А верблюд-то почему?», современные молодые экскурсоводы отвечают: «А это символ долготерпения русского народа». В который раз приходится повторять, что фольклор на пустом месте не появляется. Известно, что 25 июня 1945 года на приеме в Кремле в честь участников Парада Победы Сталин произнес тост за здоровье «руководящего русского народа», в котором перечислил его положительные качества, отдельной фразой выделив «общеполитический здравый смысл и терпение».
В современном Петербурге до сих пор живет ленинградская легенда о каком-то «придурковатом полковнике», который в 1950-х годах, проходя Александровским садом к Главному штабу, где он служил, у памятника Пржевальскому переходил на строевой шаг и отдавал честь великому путешественнику.
Надо признаться, в городской фольклор попал не только несчастный верблюд, приютившийся у подножия памятника, но и дикая лошадь, обитающая в Азии, впервые описанная ученым и официально носящая его имя, благодаря которому попала в городскую мифологию. «Лошадью Пржевальского» в народе называют старую некрасивую рослую женщину. По аналогии с общеизвестным нарицательным именем «кляча».
Петербургская история местности, на которой возникла Александро-Невская лавра, предопределившая появление Невского проспекта, восходит к далеким допетербургским временам XIII столетия. В 1240 году шведский король Эрик послал на завоевание Новгорода войско под командованием своего зятя, ярла Биргера Магнуссона. При впадении в Неву реки Ижоры его встретил князь Александр Ярославич с дружиной. 15 июля произошла знаменитая Невская битва, в которой шведы были разгромлены. Причем фольклорная традиция придает этой победе столь высокое значение, что на протяжении столетий статус предводителя шведских войск Биргера в легендах несколько раз меняется в пользу его повышения. Если в ранних источниках он назывался просто «князем», то в более поздних – «ярлом», то есть верховным правителем, а затем – «королем». Неслучайно одним из самых значительных эпизодов большинства преданий об этой битве стало ранение, полученное шведским полководцем от самого Александра Ярославича, который поразил его, «взложа печать на лице острым своим копием». Не говоря уже о том, что за эту блестящую победу князь Александр получил прозвище Невский.
Несмотря на очевидность того исторического факта, что знаменитая битва произошла при впадении реки Ижоры в Неву, позднее предание переносит его гораздо ниже по течению Невы, к устью Черной речки, ныне Монастырки, – туда, где Петру угодно было основать Александро-Невский монастырь. Умышленная ошибка Петра Великого? Скорее всего, да. Возведение монастыря на предполагаемом месте Невской битвы должно было продемонстрировать всему миру непрерывность исторической традиции борьбы России за выход к морю. В качестве аргументации этой «умышленной ошибки» петербургские историки и бытописатели приводят местную легенду о том, что еще «старые купцы, которые со шведами торгова ли», называли Черную речку «Викторы», переиначивая на русский лад еще более древнее финское или шведское имя. По другой легенде, вдоль Черной речки стояла «деревня Вихтула, которую первоначально „описыватели“ местности Петербурга, по слуху, с чего-то назвали Викторы, приурочивая к ней место боя Александра Невского с Биргером». Уже потом, при Петре Великом, этому названию «Викторы» придали его высокое латинское значение – «Победа».