излучины, ушла от древних стоянок и обеднела со-
кровищами. И теперь уже редко-редко находят на
Керженце наконечники для стрел, каменные скребки,
бусы и сережки-кержи.
Родилась и выросла
у князя-боярина дочка, и лицом красна, и станом лад-
на. Только стало казаться родителям, что доченька
умом и сердцем проста. С челядью да холопьями об-
ходится ласково, величая по имени и свет-батюшке,
своих нянек-мамок ручкой не ударит, ножкой не пнет.
Словно и роду не боярского. Забредет во двор голод-
ный смерд, готова за стол усадить, накормить его, на-
поить. Шибко печалились боярин с боярыней. Росла
дочка, а боярского ума да гонора не набиралась.
Вот и до невесты боярышня выросла, но молва о
простоте да доброте и женихам, и сватьям дорогу за-
гораживала. Пробовали родители колдунов да знаха-
рей на дом зазывать, разное наговорное пойло для
дочки добывать, а пользы все не было. «Одна дочка,
да и та без хитрости. Ну чисто юродивая!» Вот про-
слышали они, что в Кувыльном овраге знахарь-воро-
жец живет, недужным да хворобым на еду и на одеж-
ку наговаривает, чтобы выздоравливали, а глупым
боярским деткам умные шапки шьет, и тоже с наго-
ворами. Как поносит такую шапку боярский сынок-
недотепа, сразу ума набирается.
По приказу боярина побежали слуги-холуи за
тем колдуном в Кувыльный овраг. И приволокли ста-
рикашку горбатого, как поганый гриб, бледного да
чахлого, а глазами так насквозь и простреливает?
Вот показали ему боярин с боярыней свою дочку-
боярышню и просят, кланяясь: «Уж больно добра да
смирна у нас доченька. Поворожи, чтобы умом взма-
терела, а сердцем очерствела!» Пытливо глянул ста-
рик на девицу, в глаза заглянул, словом перемолвил-
ся. Потом на родителей поглядел с насмешкой непри-
ветливой и таково сказал:
— Надо ей умную шапку сшить. Для того добыть
вам зверушек полдюжины самых шустрых да смека-
листых, в земле, в воде и в снегу пролазистых, нра-
вом смелых и безжалостных. Как поносит девка та-
кую шапочку, не узнать вам будет родную дочь!
Сказал так — и со двора долой. А боярин с боя-
рыней, челядь и холуи о том задумались, каких ме-
хов-зверушек боярышне на шапку добыть. И на хоря,
и на куницу, и на соболя думали, а до настоящего не
догадывались. Тут, как по зову, показался на бояр-
ском дворе парень с речки Керженки с дорогими ме-
хами звериными. Тряхнул связками, мехами куньи-
ми да соболиными, и раскинул у ног князя-боярина.
Вот отобрали боярин с боярыней меха самолучшие,
а зверолову наказ дают, чтобы принес он на боярский
двор полдюжины зверушек самых шустрых и смека-
листых, в земле, в воде и в снегу пролазистых и без-
жалостных.
Позадумался малость парень с речки Керженки:
«Наказали, как загадку загадали!» А дочка боярская
тут как тут, добрая да радостная. Парень-то давно ей
по сердцу был. Его кудри-колечки на пальчик нави-
вала, кудряшками играла. Прикрикнули на нее отец
с матерью, а она в ответ только пуще к парню льнет,
по щеке легонько треплет, гляди того расцелует...
Отец с маткой сердятся, а она в ответ:
— Ну что раскричались? Али не видите, что это
мой суженый!
Не успели бояре еще больше накричать, как па-
рень заговорил:
— Ладно, добуду вам зверушек полдюжины, ка-
ких наказывали — смелых и безжалостных, и при-
несу к зимним праздникам!
И ушел на свою речку Керженку. Не один мороз-
ный день, не одну долгую ночь зимнюю охотился он
в урочищах, где водились звери как снег белые, и в
земле, и в воде, и в снегу, словно змеи, пролазистые,
смелые и безжалостные. И в срок принес князю-боя-
рину полдюжины диковинных шкурок. Залюбовались
боярин с боярыней на меха горностаевы. А их дочка
к парню прильнула и незаметно колечко ему на па-
лец мизинчик надела. Колечко дорогое, золотое, тя-
желое. Ну и ушел парень довольный и радостный.
В тот же день приказал боярин отнести горностае-
вы шкурки горбуну в Кувыльный овраг, чтобы он, не
мешкая, умную шапку сшил. И трех дней не прошло,
как старикашка готовую шапку в боярские хоромы
принес и своими руками на головку боярышни надел.
Пошептал, поколдовал — и со двора долой.
Вот поносила боярская дочка новую шапочку
день да другой, погуляла в ней — и как подменили
девицу! Пропали простота и доброта сердечная, за-
сверкали глаза гневом и немилостью. Прислужниц
своих норовит и ручкой ударить, и ножкой пнуть.
Вместо доброй улыбки только зубки показывает. И
от гордости и спеси боярской так и пыжится. На
всех шипит, царапнуть да ущипнуть норовит каж-
дого. Настоящая стала недотрога-боярышня. Понача-
лу радовались боярин с боярыней:
— Аи да доченька! Умнеть начала! Сразу видно
стало, что роду боярского! Теперь только жениха ей
подыскать знатной крови, богатого.
Только недолго они так радовались. И до роди-
телей добралась поумневшая доченька. Начала она
отца с матушкой пощипывать, поколачивать, ногот-
ками царапать, а то и зубками норовит прихватить!
Стали сторониться ее родители. Слова дочке боятся
сказать — гляди того глаза выцарапает.
Так с грехом да со страхом дожили бояре до пра-
здника Ярилы-солнышка с блинами да пирогами, ко-
страми да игрищами. В последний вечер на боярском
дворе костер зажгли, парни с девушками хороводом
ходили, песни пели, через огонь прыгали. И боярская
дочка в горностаевой шапочке тут была. Только все
ее сторонились, побаивались. Вдруг появился тот па-
рень-зверолов с речки Керженки. К огню-костру подо-
шел, на игры да гулянье дивуется. Приметила его бо-
ярская дочь, узнала, вспомнила. Подбежала к парню
смелехонько и давай, как бывало, его кудри-колечки
на пальчик навивать и в глаза заглядывать. И так,
играючи, парня за ухо ущипнула добольна. И дру-
гой, и третий раз!
Ухватил тут кержак ее за руку накрепко и к ко-
стру лицом повернул. Заиграло в глазах боярышни
отражение жар-костра. И показалось парню, что в
глубине зрачков мерцают огоньки хищные, словно
глазки звериные. И то ли вслух заговорил, то ли по-
думалось: «Видал я, живучи на Керженке, всякого,
и смертушке в глаза глядывал, а такого дива не вида-
но. Давай-ка, милая, избавимся от наваждения дико-
го, ума звериного!»
Тут сдернул зверолов с боярышни белую шапочку
и бросил в самый жар костра. Никто ахнуть не до-
гадался, как умная шапка огнем обнялась и смрад-
ным дымом взвилась. Осталась от нее груда черная,
как живая, корчилась, а по ней огоньки, умирая,
бегали — и красные, и синие, и зеленые. И как в
столбняке стояла над костром дочка князя-боярина.
А когда от шапки смрад и дым рассеялся, вздохнула
глубоко и молвила:
— Ух, как полегчало-то! Словно заново на свет
родилась!
И парня с речки Керженки по щеке нежно погла-
дила. А зверолов обнял девушку рукой одной, в дру-
гую обе ее ручки взял да и повел со двора боярского.
Всполошились тут боярские слуги-холуи, в терем при-
бежали, кричат, суматошатся:
— Аи, свет-батюшки, боярин со боярыней! Тот па-
рень кержак вашу дочку-боярыню да за Волгу по-
вел!
— Ну и бог-то с ней! — обрадовались отец с ма-
терью. — Намаялись мы досыта с этой умницей!
А кержак с девушкой шагали да шагали нетороп-
ко по синему снегу навстречу синему лесу. И по-доб-
рому глядело им вслед вечернее око бога Ярилы.
Долго жила на Руси мудрая пословица-примета: