По всему выходит, колдовство тут вовсе не в девушке, а в стене.
Уже на следующее утро Кватко узнал, что никакого колдовства в стене нет. Вместо него – аккуратно заделанная пологом из мха расселина.
Едва проснувшись, он растолкал Доли и стал требовать с нее ягод. Признался, что думает о них с того дня, как она пропала. Пригрозил обидеться и уйти. Никогда ранее Кватко не заговаривал об уходе – испугалась Доли. Уж она и ругала его, и замахивалась даже, а все равно схватила криво сплетенную из коры корзинку и пообещала скоро вернуться.
Убедившись, что Доли спускается вниз по склону, Кватко принялся ощупывать стену. Расселину нашел быстро, а дальше замялся: проход в скале был до того узок, что идти пришлось бы боком и в полной темноте. А ну как она вернется?
Юноша некстати вспомнил о своем потерянном топоре.
«У всего есть начало, да только мы не всегда можем его найти. Особенно если не стараемся».
На этот раз он постарается.
Стены пещеры оказались влажными и покрытыми тонким слоем грязи. Кватко не мог этого видеть, но ощущал, как пропитывается ею рубаха. Идти с каждым шагом становилось все страшнее: стены давили ему на грудь, пахло мокрой землей и глиной, как от разрытой могилы.
Он уже готов был повернуть назад, когда различил свет в конце своего пути. Юноша рванул к нему, больше не заботясь об острых камнях, царапающих плечи и спину. Как пойманная в силки птица, он стремился к ветру, солнцу и небу.
И солнце с небом обрушились на него, стоило Кватко выбраться из прохода.
Он оказался на выступе скалы. Юноша слабо представлял, сколько времени провел в недрах горы, но подозревал, что прошел ее насквозь. Ветер сбивал с ног, внизу, протяжно скрипя, качались сосны и кедры. Вдали виднелась широкая полоса океана с белыми очертаниями волн.
Где-то там его деревня – мать, отец, братья и сестры, друзья и враги. Почему он все еще здесь? Отчего не ушел?
Кватко опустил глаза на грязную изорванную рубаху и отметил, как высоко вздымается его грудь. Казалось, впервые за долгое время он дышал в полную силу. До чего хорошо!
«Уйду прямо сейчас. Спущусь по выступу, съеду с горы, как ребенок с обледеневшего камня на куске коры, и перепрыгну на ближайшую сосну!»
Юноша рассмеялся. Доли осталась далеко позади вместе с полумраком пещеры и рокотом водопада, и Кватко сам не мог себе объяснить, отчего не покинул ее в первую же ночь с рассветом. Может, она все-таки ведьма?..
Он, конечно, дурак, но умных вообще наперечет. Пусть Лони и Макки ей цветы в волосы вплетают. Их вождь тоже в качестве преемников не рассматривает.
Опустившись на корточки, юноша подполз к самому краю выступа, молясь всем известным богам, чтобы склон под ним оказался пологим.
Боги остались глухи к его молитве: за краем Кватко поджидала отвесная скала, но вовсе не это заставило сердце замереть.
С выступа открывался вид на раскинувшуюся внизу поляну. Тесно окруженная кольцом сосен, она предстала пред ним во всем своем ужасающем великолепии, заваленная костями.
Подобно перевернутым каноэ, выброшенным на берег после бури, высились китовьи хребты. Разбросанные между ними массивные тюленьи кости казались детскими игрушками, высеченными из дерева. Но вовсе не они завладели вниманием Кватко.
Юноша смотрел вниз и не мог оторвать взгляд от тяжелых бедренных костей, нежно оплетенных травой. В глазницах лежащего рядом черепа покачивались на ветру синие цветы, название которых он так и не вспомнил, хотя Доли его очень просила.
Ей нравились эти цветы. Накануне вечером он вплетал их в ее косы.
Разве найдется в племени квилетов хоть один человек, которому не доводилось слышать о Тандербёрде? О птице, что размером подобна горе? Когда Тандербёрд взмывает в небо, отрывая могучее тело от земли, сотрясаются вековые леса и с грохотом летят со склонов камни. Когда Тандербёрд распахивает крылья, они затмевают солнце: с перьев срываются молнии, а от ударов по воздуху слышится гром. Могуч Тандербёрд, велик и беспощаден, нет ему дела до людей, а потому давно привыкли они считать Чудо-Птицу легендой.
Так и для юного Кватко с именем Тандербёрда были связаны лишь теплые воспоминания о детстве. О дымке́, поднимающемся над костром в зимнем доме, и теплом одеяле из собачьей шерсти, которым укутывала его бабушка. Думая о Тандербёрде, Кватко вспоминал пахнущие кедром деревянные стены, плетущих рыболовные сети дядьев и негромкий недовольный голос матери, которая отчитывала сестру за недоваренное рагу.