Марина была девочка на так чтобы очень красивая, но при всех делах, без изъянов и с известным шармом. В общем, на крепкую четверку: ножки стройные, личико овальное -- милая блондиночка, и даже с мыслью в глазах.
Мысль эта было о том, что жизнь дерьмо, и надо как-то устраиваться, чтобы получить от нее удовольствие и чтоб не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы.
В пятом классе ее начали на переменах хватать за красиво развитые вторичные женские половые признаки, норовили и за первичные, к седьмому классу она прониклась своим женским предназначением, потому что большето проникаться ей было нечем, не считая комсомольской идеологии.
С восьмого класса Марина стала гулять. Или трахаться,-- какой оборот вам больше нравится. Ей нравилось и то, и другое: в макияже, в попсовом прикиде, канать по центру с видным, хорошо одетым мальчиком старше ее, и чтоб он мог любому дать по морде и имел бабки красиво поужинать в кабаке.
А еще в идеале чтобы -- цветы, шампанское и машина. Это кайф; чего еще-то.
И хорошо покувыркаться в койке для нее было состоянием желанно естественным; и то сказать, развитая женщина в пятнадцать лет -- чего ж тут неестественного. Ей нравилось своей красивое тело, и красивое мужское тело, и наслаждение, и тот прекрасный и волнующий смысл, который оно придавало -- еще в перспективе -- самым невинным словам и поступкам.
Мать пару раз, вопя на весь двор: "Я тебя отучу блядовать!!", таскала ее за волосы и лупила по щекам, согласно канонам здорового народного воспитания, пока не смирилась с судьбой, вспомнив, вероятно, что смирение есть первейшая христианская добродетель, особенно когда все равно ничего не получается изменить. Ей некогда было убиваться поведением дочери, ей работать надо было и дом держать. А отец как пил, так и продолжал, и, жутко матеря шлюху-дочь, про себя, естественно, мечтал отодрать ее подруг.
-- Ты думаешь, сука, как дальше жить будешь?!
-- Думаю.
-- И что же ты думаешь?!
-- Или на панель, или замуж. Прокормлюсь. За сто рублей работать не буду, не волнуйтесь.
-- Что ж это ты за сто-то не будешь?
-- Да на одну косметику и белье больше уходит.
-- Ах, вот как! А что ж ты умеешь делать-то, что сто рублей тебе уж и мало?!
Марина ответила, что она умеет делать. И это она действительно умела, все парни знали и друг другу рассказывали.
И ее даже никак нельзя было считать порочной. Естественная, как дитя природы, цветок на городском асфальте. Даже милая.
2. ВЛИПЛА
Разумеется, она довольно быстро залетела, то бишь забеременела, и неделю в ужасе прорыдала по ночам. От мальчиков она не дождалась сочувствия: "А я что у тебя, один был?..", а от родителей уж не могла рассчитывать дождаться понимания: "Ну что, нагуляла пузо, шлюха?!"
Разумеется, в женской консультации она встретила внимания и такта не больше, чем встретит окурок в пылесосе, если ему понадобится справка о простуде. "Уже третья школьница сегодня..." -- сказала у умывальника за занавеской врачиха медсестре. "Дорвались до сладкого. Ничего, теперь узнает, что это такое",-- ответила сестра.
Марина узнала. В абортарии, будничном, как очередь за водкой, на нее цыкнули, наорали, без всякого наркоза выпотрошили, как курицу: "Следующая!" -- равнодушно, как к животному, и брезгливо, как к падали.
Плывя от смертной тоскливой боли, она доползла до туалета, непереносимо хотелось курить, затянулась под форточкой, вспомнила с резанувшей жалостью к себе, как варилась заживо в горячей ванне с горчицей, пережигая нутро водкой, надеясь избавиться так, без кошмарной операции, и с дикой ненавистью, расчетливой злобой подумала о н и х, которым кататься, не саночки возить.
Но и саночки, как известно, бывают разные.
Потому что вскоре она подцепила триппер, уж это как водится, уж без этого тоже не бывает, и снова сполна прошла весь круг мучений и унижений. И "приведите сначала всех партнеров", и "сообщим в школу по месту учебы", и "вы несовершеннолетняя, придите с родителями".
И после этого с циничным мазохизмом ощутила у себя на лбу соответствующее клеймо.
И тут-то ее и прихватил Карла, решив, что она уже вполне созрела для работы.
3. В БОРДЕЛЕ
Карла содержал нормальный публичный дом.
То есть дома как такового не было, а было полтора десятка девок, которых подкладывали в местной гостинице под командировочных и летчиков, приезжающих из ближнего гарнизона на выходные попить с удобствами водки.
Марина трепыхнулась, но ей врезали по почкам, показали бритву, изнасиловали втроем, и объяснили, что выбор ее -- или быть изуродованной и носу из дому не показывать, или гулять сейчас спокойно в тридцать восьмой номер и спать с приятным нестарым парнем.
-- А деньги?
-- Тебе за удовольствие еще и деньги?
-- А деньги получаем мы, лапочка. Будешь хорошо себя вести -будешь всегда иметь на тряпки и такси.
И полтора года, проклиная судьбу и все спокойнее привыкая к ней -"н о р м а л ь н о", -- Марина ишачила на Карлу, за червонец с ночи да иногда премии от щедрот. Из дому она давно ушла, снимала квартиру вдвоем с подругой по работе.
Через год план ее выкристаллизовался. Улучить день, вечер, момент, когда Карла будет нежно настроен и явно при деньгах, она, наведя на себя полный марафет, нежно напрашивается и спит с ним, только с одним, убивает, берет все деньги и резко срывается на юг, в Одессу. Ищи ветра в поле.
Она купила длинную пилку для ногтей, с массивной ручкой под слоновую кость, наждачным бруском неторопливо заточила острие и навела лезвия, и для тренировки вонзала иногда ее в спину диванному валику, обняв его двумя руками.
Она даже повеселела и вновь стала иногда выглядеть беззаботно и свежо, как в пятнадцать лет. Она научилась терпеть, а момент неизбежно должен был наступить раньше или позже.
4. ИНОСТРАНЦЫ
Но тут в жизни Соснового бора произошли два грандиозных события, надолго взбудораживших общественность и в корне изменивших судьбу Марины.
Во-первых, Карла сгорел, и публичный дом распался. Как всегда бывает, зацепили его на мелочи, он вовлек слишком несовершеннолетнюю дочку слишком высокопоставленного и энергичного папы, который плюнул на купленную милицию и сумел подстегнуть к делу КГБ, которое всегда радо вставить милиции шпилю в нежное место. Дело решили не раздувать, и так хай до заграницы дошел, что в Ленинграде не просто проституция, а целые публичные дома, и Марина осталась целой-невредимой и в полной свободе.
Боже, что за счастье -- эта свобода, пока не сообразишь, что денегто все равно нет.
Во-вторых же, в Сосновом Бору решили строить новый химкомбинат, да не просто комбинат, а крупнейший в Европе комбинат химического волокна. Об этой новой победе советской промышленности министр окружающей среды Италии высказался по телевидению так: "Сооружение этого комбината будет очень способствовать сохранению окружающей среды Италии". Сюжет этот сдуру, как пример нашего удачного международного сотрудничества, прокрутили в программе "Время", за что ее главный редактор и был уволен с работы. Мол, соображать же надо, нельзя же так, вслух, говорить, что этот комбинатец все кругом угробит.
Строить его, конечно, решили прямо в городе, потому что это гораздо экономичнее, чем вдали: магистрали тянуть на надо, транспорт туда пускать, дома для рабочих там ставить, и так далее. Экономика должна быть экономной.
А для руководства строительством решили пригласить иностранцев вместе с ихними иностранными проектами. Мол, вы нам строите комбинат, а мы вам потом поставляем его продукцию. Гениально и просто, как вся советская власть: в наваре имеем бульон от варки яиц.
Для иностранцев выстроили прекрасную новую гостиницу, подразумевая ее люксовой.