Веревки стягивают запястье, натирая кожу, нужно отвлечься на эту боль, чтобы не думать о голоде. О том, как раздирает он горло, заставляя глотать слюну и ненавидеть женщину за столом, бросающую насмешливые взгляды в мою сторону.
Она не просто главная у них, все эти мужчины боятся ее. Боятся панически, до абсурдной дрожи. Их страх витает в воздухе, вызывая желание узнать кто же эта Далия, так они называли ее. Женщина в мужской одежде и с мужскими повадками, с хриплым голосом и слишком циничной для девушки улыбкой. Мы всегда боимся того, чего не понимаем, и я её боялась. Не знала, чего ожидать.
Едва не вскрикнула, когда она повела кинжалом перед самым лицом, только плотнее стиснула зубы и посмотрела прямо ей в глаза. А в них ветра гуляют тёмные, страшные, подобные тем, что с легкостью поднимают деревья в воздух, разрушают дома и храмы. Такие ветра, как говорил наш астрель, предвестники самого Саанана.
Разрезала веревки, и от облегчения у меня невольно брызнули слезы из глаз. Растираю запястья, мысленно кляня себя саму за эту слабость. Возвращаясь с охоты, Лу всегда говорил о том, что нельзя показывать зверю свой страх. Можно выказать ему уважение. Можно отступить назад, сложить лук и стрелы. Но никогда не показать ему, что ты его боишься. И сейчас у меня было ощущение, что рядом со мной такой же зверь, хищник, которому нельзя ни в коем случае позволить увидеть свою слабость.
- Голодная? На ...поешь.
- Носом не верти. Другого нет и не будет.
Знала бы она, что для меня эта миска сродни золотой чаше на алтаре в храме Иллина. Руки задрожали от желания впиться, подобно ей, зубами в источающий божественный аромат кусок мяса. Пока она не кинула на пол хлеб. Словно собаке. Я сцепила пальцы вместе и вскинула голову, она наблюдает за мной с какой-то странной усмешкой, уверенная, что я не откажусь от еды.
- Я хочу знать, почему меня похитили? С какой целью?
***
Я рассматривала ее глаза. Интересные. Светло-карие и блестят то ли от слез, то ли лихорадит ее от голода. Грудь бешено вздымается и порванный рукав плечо обнажил. Округлое, матовое, нежное. Невольно в вырез посмотрела и почувствовала прилив возбуждения. Грудь у нее маленькая, но полная, корсетом приподнята. Если дернуть материю вниз...Я перевела взгляд на ее руки. Пальцы тонкие стиснула и на еду старается не смотреть, а я ее голод в глазах вижу. Знаю, как они сверкают, когда не ел довольно долго, когда тело свои правила диктует, загрызая и гордость и силу воли. Мне это чувство знакомо. Только я уже давно свободная, я делаю то что хочу, а она еще в своем велиарском мирке живет с запретами, этикетом…честью. Бесполезное слово в отношении лассаров.
Я ногу на табурет поставила, отпивая из фляги еще один глоток дамаса. В голове слегка затуманилось, разморило меня после гонки и холода. Устали мы за эти дни.
- Знаешь, что обычно делают с пленными? Слышала? Папа или брат рассказывали тебе зачем берут женщин в плен?
Подбросила кинжал и поймала за лезвие. Мне нравилось, что она боится. Пусть боится. Маленькая сучка, невеста Ода Первого. Интересно он ее уже пользовал или берег для первой брачной ночи? Может нарушить свои правила и испортить ее до того, как ему продам? Пусть прочувствует какого это…когда любимого человека раздирают на части, а ты ничего не можешь сделать. Могла б – я б всю его семью у него на глазах вырезала. Впрочем, все еще впереди.
***
По спине страх мурашками пополз, заставив поежиться и стиснуть пальцы сильнее. Потому что, да, я догадывалась. В нашем замке жила одна служанка, побывавшая в плену...И самым страшным было не то, что с ней сделали там, а то, как встретили дома. К собакам и то относились лучше.
Говорят, что Иллин сотворил людей по подобию своему. В таком случае какой был смысл молиться тому, кто вместо того, чтобы помочь человеку выйти из грязи, предпочитает окунать его всё глубже в нее?
Тут же одёрнула себя, главное - не опустить глаза, несмотря на то, что очень сложно сидеть вот так перед ней, под ее насмешливым взглядом, на холодном полу, чувствуя, как пробирает дрожь от голода.
- В таком случае вам сильно не повезло взять в плен всего двух.
***
Я смотрела как она пренебрежительно глянула на кусок хлеба и внутри поднималась волна ярости. В две секунды преодолела расстояние между нами и за шкирку подняла со шкур: