Весной при набеге вражеских сил на племя отважные Степные Орки обмазывали смолой тряпицы на наконечниках стрел и поджигали их. Тогда-то горела трава, полыхал ковыль, фазаны с опаленными крыльями взвивались в посеревшее от дыма небо… Но нет, это место не походило на поле брани: не хватало сабель или другого неведомого оружия. Здесь все застыло. И те, кто лежал скелетом, будто сдались без боя на милость погибели.
— Хорг! Хорг, это ты? Друг, почему мы здесь? Мы заблудились, когда возвращались с охоты?
Адхи смутно вспомнил, что поссорился с Хоргом. Они дрались! Следы от царапин и тумаков отчетливо ныли. Да и бывший друг выглядел угрюмо.
Его алую кожу пронизали сизые прожилки, как у мертвеца, что заставило отпрянуть и замолчать. Смотрел Хорг колюче и дико. И как будто сквозь Адхи, не замечая его. А под их сапогами не колыхалась пыль, не слышался гул шагов.
«Это мертвое место, царство теней! Здесь все разрушено и убито», — внезапно понял Адхи, и сознание смерти заставило покрыться ледяной испариной. Он не помнил ни яркой вспышки, ни ослепляющей боли. Не было ни ретивой стрелы, ни смертельного укуса степной змеи. Тогда откуда взялось это место, пронизанное холодными порывами ветра?
Оно напоминало дорогу, но на сваях — по обе стороны парапетов свистел вихрь, а за разбитыми перилами мерцала бесконечная тьма. Да и впереди клубились сумрачные тени.
«Мост! Это мост! Но… разрушенный», — догадался Адхи, хотя в степи редко доводилось видеть мосты, разве что сами кочевники иногда строили плоты-переправы, чтобы перебраться через весеннее половодье у рек.
— Хорг, Хорг, ты куда? — окликал Адхи, замечая, как невольный спутник устремляется вперед, в неизвестность пустоты. Что-то подсказывало: за краем мрака ненадежная дорога обрывается.
Во время ссоры на охоте Адхи возненавидел Хорга и несколько раз пожелал обидчику мучительной смерти, особенно во время драки. Но теперь пугала возможность остаться в полном одиночестве, да и нерадивый приятель не заслуживал бесславного конца.
— Хорг! Стой! Там обрыв! — твердил Адхи, устремляясь вперед, сквозь вязкую пелену беззвучия. Слова тоже утопали, повисали застывшими росинками в густом давящем воздухе. Нет, в этом краю никто не сумел бы предупредить об опасности. И Хорг бежал вперед.
Вскоре и впрямь показался обрыв, уродливый край расколотого пути, выныривающий из страны вечной ночи. Не существовало больше ничего, только изуродованный неведомой силой мост.
— Хорг! — обмер Адхи, когда безумец с разбегу уверенно прыгнул в пропасть. В чем состоял его план? Вел ли его кто-то недоброй чужой волей? Сам ли он поддавался темному голосу Змея?
Адхи подбежал к краю пропасти, опасаясь узреть распростертое на камнях тело, но внезапно мрак рассеялся, являя продолжение моста по ту сторону обрыва. И там, на второй половине моста, задумчиво склонив голову, стоял Хорг. Он повел рукой, точно приглашая за собой или же насмехаясь над невозможностью бывшего друга пересечь преграду.
Казалось, за спиной Хорга разверзлась воронка, и из нее мерцали красно-желтые глаза самого Змея Хаоса.
— Ты слабак. И никогда не сможешь найти то, что у тебя отберут, — прошипел не то Хорг, не то сама тварь.
Заостренные уши сдавила тяжесть этого голоса, затрещавшего невыносимым гомоном сотен варганов и скрежетом металла. А в руках Хорг сжимал неясный сверток, которые постепенно обретал очертания и, в конце концов, оказался Дадой.
Младшим братом! Которого Адхи клялся защищать, которого боялся потерять, как сестренку. Он тоже оказался в стране мертвецов. Он тоже погиб неведомой волей судьбы.
— Нет! Отдай его мне! Отдай! Нет! Хорг! Вернись! — вскрикнул Адхи и… проснулся.
Растворились и мост мертвецов, и ужасающий голос. Над головой привычно растянулся купольный каркас войлочной юрты.
Уютно потрескивали угли в очаге, дым улетал сквозь прореху в потолке, вокруг которой висели веревки. Узелками отмеряли время и отсчитывали циклы природы. Они же служили верными оберегами. Но какое-то зло все же проникло в мирные ночные видения Адхи.
Хотя последние три дня ему не снилось ничего мирного: вечно он от кого-то убегал, с кем-то боролся. А теперь еще привиделся какой-то древний мост. Разве такие могли существовать в реальности? За тринадцать лет кочевания Адхи повидал много красивых и необычных мест. Встречались и развалины древних крепостей. Родители объясняли, что это наследие эпохи борьбы Белого Дракона со Змеем Хаоса, как гласила легенда.
Ссора с Хоргом посеяла в сердце тягучую тоску. Адхи тренировался и весело болтал с другими ребятами из племени. И все же радость испарилась, иссякла весенним снегом, ведь веснушчатый безумец казался лучшим другом. Другом, который останется навсегда. Но выходило все наоборот, и с каждым днем их отчужденного молчания в сердце крепла уверенность, что Хорг теперь враг, навечно враг.
— Совсем ты загрустил. В чем дело? Из-за Хорга? — спрашивал отец за утренней трапезой, неторопливо поглощая сочную баранину с рисом, дымящуюся на кожаных блюдах.
— Ты еще слишком юн и все меришь одним днем, точно одним перестрелом. Навсегда — слишком тяжелое слово, чтобы так им разбрасываться, — увещевала мать, пусть Адхи и не посвятил родителей в причины ссоры. — Тебе кажется, что все навсегда и навечно, а потом вы становитесь снова друзьями.
— Или не друзьями, а просто соплеменниками, так тоже бывает, — нахмурился отец, вновь собираясь на дальний край пастбища.
В последние несколько дней на овец нападали крылатые волки. Отец с другими воинами намеревался разобраться с тварями, поэтому готовил тугой лук с крупными стрелами. При нападении этих хищников шестилапым собакам оставалось только заходиться в бессильном лае. Так что пастухи готовились к облаве.
Заботы о быте оставались на матери, и Адхи на время отлучек отца ощущал себя старшим мужчиной в доме. Значит, ему предстояло зорко следить за братом и, возможно, наставлять малыша в тренировках. Хотя мать, сильная воительница, пережившая немало набегов, сама обучала обоих сыновей стрельбе из лука и фехтованию. Пожалуй, с ее советами не сравнились бы робкие попытки Адхи играть в наставника.
— Я скоро вернусь. Сделаем славные плащи из волчьих шкур, — улыбнулся отец, высокой фигурой заслоняя вход в юрту. И вышел на свет, как будто переступил черту другого мира.
У Адхи сжалось сердце при воспоминании о границе пустоты у разрушенного моста. Нет, отец просто отправился на пастбище, хоть и переступил магический защитный круг оберегов жилища. Адхи шумно выдохнул и отогнал наваждение.
Он вышел под яркие лучи Барьера, в которых все еще не угадывалось осеннее увядание. Насекомые мирно гудели в траве, соплеменники пасли лошадей и овец. Мать принялась разделывать свежую тушу коня, растянутую на копьях, чтобы стекла кровь.
— Можно мы пойдем за ягодами? Мы принесем целую корзину, честно-честно! — попросил Дада. Ему всегда нравилось обирать низкорослые кустики ярко-алых шишкоягод. А мать редко отказывала младшему, словно вся семья боялась потерять и его, как маленькую сестру.
— Пригляди за братом, — напутствовала мать, кивая Адхи. — Можете пока поискать ягод до полудня, только не уходите далеко от деревни. Дада устанет долго идти, а ты потом устанешь его нести.
— Конечно, матушка! — кивнул Адхи, тайно радуясь, что ему снова позволяют отложить на полдня тренировки. Он любил стрелять из лука, но мать заставляла это делать то с плошкой молока на голове, то в обход хитроумных преград, повешенных вокруг мишеней. Наставница говорила: в бою никогда не угадаешь, что придется преодолевать и в каких условиях стрелять. Конечно, Адхи соглашался, учение шло ему на пользу, но мысль о сладких ягодах кружила голову, как малышу Даде, который радостно вопил:
— Пойдем-пойдем! Ягоды! Ягоды — это рыбы в океане травы!
Адхи беззаботно повел плечами и потянул носом воздух за краем стойбища. Орки всегда острее людей ощущали все запахи. Даже не верилось, что эти хрупкие создания с бледной кожей не способны уловить всего многообразия ароматов и копошения невидимой жизни: где-то крот рыл нору, где-то пробегала куропатка, где-то пчелы кружились над колодой, собирая медовую сладость разнотравья.