— Я не забыл, что связан с тобой, — процедил король сквозь зубы. — Мне никогда не забыть об этом.
— Тогда как смеешь ты говорить об опорах и половинах? — прорычал Годри, отшвырнув от себя руку короля. — Как смеешь ты говорить мне о женщинах? Женщины подобны Земле. Они — пахота, предназначенная королю, чтобы бросить семя будущих поколений. Лишь простой смертный принадлежит одной женщине.
— Я люблю ее, Годри.
— Твой долг любить меня.
— Я страшусь тебя, — признался король. — И жажду упоения, которое испытываю, когда мы соединяемся в ритуале силы. Это не любовь.
— Это любовь меж чародеем и королем. Любовь, в которой ты клялся мне.
— Я не знал, — вскричал юный король. — До Розамунды я не знал ни отрады, ни покоя, ни счастья. Я заново родился в ее объятиях, и я больше не тот, кто клялся любить тебя и только тебя до конца своих дней.
— Значит, ты больше не король?
Не находя слов, король с негодующим воплем бросился на колдуна, оскалившегося в ухмылке. Листья падуба вздыбились на его руках, а черные глаза метали молнии из-под кустистых бровей. Он перехватил королевские кулаки сильными, как тиски, руками, и сцепился с ним, напрягая каждый мускул. Захват, бросок — и король ничком распластался на земле, а Годри, стоя на коленях, навис над ним, удерживая за запястья и длинные волосы.
— Повинуешься? — прорычал Годри.
— Нет, — выговорил король в траву.
Годри потянул плененные запястья вверх, пока не затрещало каждое сухожилье королевской спины, а плечи напряглись, грозя выскочить из суставных впадин. А потом с гневным возгласом отпустил его.
— Ты — не мятежный колдун, — объявил он, — чтобы подчиняться мне со стенаньями и мольбами. Ты — мой Король, и я — твой Чародей. Мы служим Земле рука об руку.
Король перекатился на спину, тяжело дыша.
— Я не стенал.
— И не молил. Ты предпочел бы откусить себе язык, не так ли? Потому-то я и выбрал тебя из многих маленьких королей, и привел тебя к испытанию. Ты — воин, а не любовник.
— Я могу быть обоими.
— Лишь со мной. Помни, теперь ты куда менее человек, чем прежде.
Король лежал неподвижно, заслонив глаза татуированной рукой. А потом заговорил, улыбаясь своему колдуну, вассалу и господину:
— Я всё еще вполне человек, чтобы заключить сделку. Я приду в твою постель и исполню свою часть ритуала силы, я возглавлю войско против Короля Юга, когда переговоры зайдут в тупик. Розамунда же поселится в Роще и станет жить там в мире и почете.
— Пока не родится ее дитя, — заключил Годри.
Король поднялся одним движением — высокий, приметный на фоне темной листвы.
— Хотя бы пока не родится мое дитя.
*****
Гласит Песнь Кесаря, что припадал король с молитвой к Земле, дабы дитя было девочкой, что разделит долю матери своей, но не участь отца стать служителем Земли, будучи разом ничтожней человека, и величавее него. Но была Земля глуха к его мольбам, ибо на свет явился мальчик, коему суждено было о пятой весне быть отнятым от матери своей, дабы взрасти среди принцев, семя от семени отца своего.
— Николай Благослов.
Летописи Кесарей Севера
*****
Скрестив ноги, Годри сидел на камне, затачивая нож. У него за спиной был холм, пещера и глубокий студеный ручей. Перед ним простерлась небольшая прогалина, устланная мхом и цветущими лозами, с овалом глубокого озера, отражавшего, будто око, безоблачное небо. Близился полдень.
Скоро появится король.
Он знал цену своего владычества с самого начала. Они все знали — сыны короля — с того дня, как их, пятилетних, приводили в Кесареву Рощу. Короли посвящали свои жизни Земле, отдавая ей свои руки, и разум, и семя. И умирали, отдавая ей свою кровь.
В отдалении протрубил охотничий рог, ясно и звонко в летнем безмолвии. Вокруг поляны взволновано шептались дуб и плющ, а по озеру бежали мурашки зыби. Годри отложил в сторону оселок и попробовал пальцем блестящее темное лезвие. Оно входило в плоть глубоко и почти без боли. Удовлетворенный, он прикрепил нож на пояс и поднялся.
Земля трепетала под его босыми ступнями, побуждая клониться стебли. Она была взбудоражена, чувствуя запах крови. Или, быть может, разгневана нанесенной обидой, или испугана, откликаясь страху короля. В Земле не было ничего людского, и никто из людей не ведал, что она чувствует. Годри, однако, знал ее волю, ибо любил ее больше, чем всякого из своих королей. Он склонился, приложив руку к земле, поглаживая, утишая.
За поляной послышался треск веток, дробный цокот высекающих искры из камня копыт и гомон мужских голосов, кричащих: «Олень! Олень!». Годри выпрямился, твердо упершись ногами во влажную почву и мох, и стал ждать.
Нечто схожее с белым облаком застило кусты падуба на краю прогалины. То был белоснежный олень с прекрасными ветвистыми рогами, его светлые бока были окраплены кровью и исхлестаны зеленью в стремительном полете сквозь лесную чащу. Он вырвался на поляну и, достигнув озера, замер, бока его вздымались, нос погрузился в прозрачную воду.
Годри окликнул:
— Александр.
Олень вскинул голову, навострил уши и затрубил. На сливочной шее блеснула золотая цепь и зардела шерстяная тесьма, алая, будто свежая кровь.
— Ты не намерен уступить, правда? — пробормотал Годри почти с нежностью. — Вот почему я выбрал тебя. Вот почему ты мог стать величайшим из наших королей. Теперь эта честь перейдет к твоему сыну.
Олень замер.
— Так не должно было случиться, — продолжал Годри. — Не теперь, не сейчас. Я мог бы позволить тебе тешиться, играя семьянина с твоей наложницей и сыном в Кесаревой Роще, еще года два или три. Когда бы ты не замыслил бежать на Юг, к нашим исконным врагам.
Годри отстранился от земли и двинулся, будто ступало дерево, к озеру и белому оленю.
— Ты замыслил бежать с женщиной и ребенком, похитив у Земли свои руки, свой разум, свое семя, свою кровь. Ради любви. Ради людской любви.
Годри уже мог дотянуться до оленя, чьи ноги вздрагивали в порыве броситься прочь, а ноздри раздувались в порыве ринуться в атаку.
— О да, — сказал Годри. — Ты храбр, ты могуч, ты красив. Земля станет сильнее, испив твоей крови.
Годри выхватил беспощадный нож, и глаза оленя распахнулись — синие, как озеро у его ног, и человечий лик негаданно проступил в узкой оленьей морде. Он гордо вскинул голову и солнце сверкнуло алмазом на зеркальном клинке, и рубином вспыхнуло в крови, хлынувшей из белоснежной шеи. Еще долгий миг стоял Король Александр у края озера — нагой мужчина, увенчанный короной оленьих рогов, в покрове пелен алой крови и светлых волос. А после рухнул на мох.
Годри опустился на колени у тела короля и трижды вогнал в землю нож, очищая его. А затем закрыл синие глаза, поцеловал приоткрытые губы и вскинул тело на плечо, чтобы перенести его в пещеру.
*****
И идет молва, что был сыном Розамунды Монтджой, прозванный Дипломат, избранный Элариком, преемником Годри, и испытанный о семнадцатой весне своей, сочетавшийся узами с Королевою Юга, дабы жить с нею как Кесарь новой земли в стольном граде ее, вкупе с Чародеем и Наперсником своим. И жизнь его была столь же длинна, сколь кратка стала жизнь отца его, вписанного в Табели Королей Александром-Оленем, ибо был он при жизни норовист и горяч, и умер, орошая Землю кровью своей.
— Николай Благослов.
Летописи Кесарей Севера