Сильные рожденные получали слабых рожденных для своей еды, а для слабых была трава. Все существовало парами. И так и должно было быть, знали Мудрые. Потому что у всего есть свое начало и свой конец, своя голова и свой хвост.
Самый Мудрый из Мудрых, чье имя было на языке мудрых Ахашш, думал. Он думал, потому что был рожден для этого и ни для чего другого. Он ел, чтобы смерть не мешала ему думать. И совокуплялся с женами, чтоб тело его работало размеренно и не отвлекало от мыслей.
Он жил в лесу и каждый день, выходя на свет Эуха, выбирал себе место для мыслей. И шел в него. Думая, он видел, что мысли превращаются в тварей. А твари, что уже рождены, меняются от его мыслей. Он думал о том, что вода в реке стекает в море, и так оно и было. Он думал о том, что тело его нуждается в еде, и тогда лесные звери меняли жизнь на смерть и их начало превращалось в конец. Ахашш понял, что он — сильнейший. Он меняет все, но нет твари, что изменила бы его самого. Значит он, Ахашш — начало всему, чем полон мир. И тогда он задумался над главным — кто кого родил в самом начале? Мир вокруг родил Мудрейшего? Или сам Ахашш родил этот мир? А он был стар, очень стар, но чувствовал это не телом, а разумом, потому что не видел начала мира в тумане воспоминаний. Но он помнил все и потому знал, что туман начала его жизни — не может быть признаком старости. Значит, думал Ахашш, лежа на траве и прислушиваясь, как превращается в его тело жирная антилопа внутри, значит мир тогда был еше не закончен, а только начат. Но если я помню его начало, значит я старше Мира…
И поняв это, Ахашш встал, опираясь телом на мягкую траву и твердые скалы, огляделся вокруг, на созданные им равнины, полные антилоп и коз, лес, рвущийся от тяжести ягод и плодов, на море, над водами которого прыгала рыба, и сказал всему:
— Я, Ахашш, Мудрейший из мудрых, хозяин земли и воды, неба и бездны, я создал все!
И все твари шли поклониться Ахашшу, признавая его власть. Никто не мог уйти от глаз Ахашша. Из каждого глаза его — левого и правого — тянулись ловчие нити, и стоило Мудрейшему посмотреть в глаза любому созданию, — без толку было уворачиваться. На концах нити Ахашша жило начало смерти. А конец ее был в рту Ахашша, где среди семи рядов блестящих зубов гнулись иглы клыков с прозрачными каплями на каждом. Ахашш выбирал себе еду из живущих и никто не мог прервать порядок.
Жены Мудрейшего приносили детей, и жизнь Древнего мира текла, как река — от своего начала к устью.
А Мудрый Ахашш, как и было заведено им, каждый день выходил туда, где мысли его думались лучше. И мир жил, не меняясь, еще много веков.
Но, как и заведено, все что имеет начало, имеет и конец. И Ахашш, дважды увидев, как пересыхает море и на его месте появляется пустыня, сумел обдумать весь мир и вдруг понял, что он устал. Мир продолжал жить и птицы дрались на деревьях, сыпля древесную труху и скорлупки яиц, кричали обезьяны, и по-прежнему шли твари, избранные им в пищу, склоняя головы. А Ахашшу становилось все труднее искать те места, в которых правильно думалось. Или он обдумал все и что же дальше? Или пришла его старость?
И тогда Ахашш склонил голову перед той мыслью, которую надо было обдумать давно, но она мешала ему, пока не осталась одна. О конце всего. Ведь каждое начало приходит к концу. И значит, Ахашш, бывший началом, родивший мир из тумана своей памяти, тоже идет к своему концу?
Ахашш не мог гневаться, и не мог грустить. В нем был разум и не было ничего, кроме разума. Есть начало, знал он, и есть конец. Но вместо гнева и грусти, Ахашш мог испытывать неудобство и голод. Мысль о конце была подобна голодному телу. И потому нужно додумать ее и суметь найти выход.
В тот вечер Ахашш не стал есть пришедшую горную козу. Он ушел от семьи и от своего племени. Далеко в горах, среди раскаленных скал, лег. Он думал о том, что его дети, они начало. И после его смерти, они будут жить и родят еще детей. Но если есть начало у племени, то и конец ему будет. Значит, дети и дети детей останутся в прошлом.
Он покачал головой. Разум его бился в клетке, стены которой были сплетены им из двух половинок — начало, конец, начало, конец. И Ахашш подумал, в первый раз в своей долгой жизни, что, если нужна бесконечность, то она должна наступать не после конца, а быть всегда, идти вовнутрь, вверх, вниз, в его голову и вокруг него, насколько хватает его разума. А это значит, что он, Мудрейший Ахашш, должен сам разрушить весь созданный им мир и его правила. Или убить себя, чтобы позволить свершиться бесконечности.