Тем удивительнее показались охране гулкие удары, идущие откуда-то изнутри тюремного блока, и громкие крики, по всей видимости, одного из заключенных. От этого шума проснулся даже дежурный надзиратель блока, а уж часовые на вышках и подавно подняли тревогу: доложили в караульное помещение о нештатной ситуации на территории базы, включили дополнительные прожектора и приготовились стрелять на поражение.
– Ну чиво, чиво расшумелся? – недовольно ворчал старый надзиратель, тревожно прислушиваясь к доносящимся с улицы звукам. – Вон, аж караул поднялся по тревоге. Да прекрати же ты стучать, профессор!
Он остановился перед тяжелой дверью единственной занятой сейчас тюремной камеры, в которую изнутри методично долбили чем-то тяжелым.
– Ну хватит уже, – спокойно, но громко сказал надзиратель. – Чем больше стучишь, тем дольше будешь сидеть в карцере. Феоктист Борисыч, ты меня слышишь, нет?
– Я наконец все понял! – заорал из-за двери тот, кого надзиратель назвал Феоктистом Борисовичем. – Во всем виновата ошибка в расчетах! Мне срочно нужен любой начальник! Зовите командира базы!
Звоните директору института! Информация сверхсрочной важности!
– Да ты што, совсем с ума сошел? – удивился надзиратель. – Время – пять утра. Все начальство спит еще. И долго еще спать будет. И тебе советую лечь и подремать. А после завтрака – поговорим.
– Да ты что, не понимаешь, тупая башка?! – закричал Феоктист Борисович. – Речь идет о вещах колоссальной важности! Каждый час промедления увеличивает объем энтропийных явлений! Впереди катастрофа!
– Профессор Ломакин, – строго сказал надзиратель, – если не перестанешь буянить, я тебя поутру лишу пирожка на завтрак! Или вообще – чай без сахара налью!
– Что за бревно! – буквально взвыл за дверью Ломакин. – Слушай, ну один звонок моему знакомому можешь сделать? Не начальнику, просто хорошему человеку! Ну, пожалуйста!
– Ну, если потом обещаешь не шуметь, – с некоторым сомнением в голосе протянул надзиратель, оглядываясь на свою каморку, где раздавались тревожные трели внутреннего телефона.
– Не обещаю! Клянусь! Сразу замолчу! – крикнул Ломакин. – Смотри, в моем списке дозволенных абонентов телефон под номером два. Господин Кудыкин. Звони немедленно. Скажи ему следующее: «Ломакин знает, что происходит в Зоне. Ломакин знает, как это исправить». Запомнил?
– Запомнил, – буркнул надзиратель. – Ложись спать.
– Нет, я буду ждать результатов, – сказал Ломакин. – Непременно вернись и скажи, чего он скажет!
– Ладно, – буркнул надзиратель и порысил к разрывающемуся от возмущения телефону.
Успокоив дежурного по базе и начальника караула, надзиратель открыл тетрадку с телефонами, нашел нужный номер и, подслеповато щурясь, принялся нажимать кнопки на телефоне.
Через пять минут он, порядком испуганный, прибежал к двери камеры и принялся выговаривать своему заключенному:
– Ты что? Ты зачем сказал, что это простой человек? Это же целый полковник! Я разбудил полковника Кудыкина!
– Что он сказал?! – нетерпеливо закричал Ломакин.
– Известно что! – возмущенно закричал в ответ надзиратель. – Рассердился, что его разбудили, и сказал, что скоро приедет. Не иначе, чтобы по шее мне надавать. Ох и нагорит мне из-за тебя! Чтоб я еще раз доброе дело сделал!
– Спокойной ночи! – с облегчением сказал Ломакин, а следом заскрипела панцирной сеткой койка.
Через три часа к базе подъехал военный «уазик». Заключенного Ломакина начальство потребовало отвести в кабинет командира базы. И обратно в свою камеру, к огорчению надзирателя, он уже не вернулся.
7
– Здравствуйте, Феоктист Борисович, – сдержанно сказал полковник Кудыкин, поднимаясь из кресла навстречу Ломакину.
Облаченный в новую камуфляжную форму, перетянутый портупеей, полковник смотрелся, как и год назад, практически безупречно. На резко очерченном, словно высеченном из камня лице застыло вежливое выражение, по которому было нелегко догадаться об истинных чувствах его владельца.
В кабинете командира базы, помимо самого хозяина кабинета и Кудыкина, расположились двое гражданских. Все они с любопытством смотрели на прибывшего под конвоем заключенного.