— Значит центурион Брайант жив?
— Ну… да.
— Значит, жив и 42-й. — И Фалькенберг, довольный, кивнул.
— Но мы не сможем остановить новую атаку этим вооружением! — возразила Гленда Руфь.
— Может, это и не понадобится, — ответил Фалькенберг. — Мисс Хортон, бьюсь об заклад, что фон Меллентин не станет рисковать своими танками, пока пехота не очистит эту нору. С его точки зрения, он сунулся — столкнулся с чем-то таким, что не смог преодолеть. Он не знает, как близок был к победе.
А тем временем благодаря вашим усилиям по организации транспорта мы получили боеприпасы для артиллерии. Посмотрим, что можно будет сделать с тем, чем мы располагаем.
Три часа спустя они подняли головы от карт.
— Вот оно, — сказал Фалькенберг.
— Да. — Гленда Руфь осмотрела позиции войск. — Ключ ко всему — эти передовые патрули, — осторожно сказала она.
— Конечно. — Он потянулся за своей полевой сумкой. — Хотите выпить?
— Сейчас? — А почему бы нет? — Спасибо, хочу. — Он плеснул в две чашки из офицерской столовой немного виски и одну протянул ей. — Но не могу задерживаться надолго, — добавила она.
Он пожал плечами и поднял свой стакан.
За старательного врага. Но не слишком старательного, — сказал он.
Гленда Руфь немного поколебалась, потом выпила.
— Для вас это игра, верно? — Может быть. А для вас?
— Я ее ненавижу. Все это ненавижу. Я не хотела начинать новое восстание. — Она содрогнулась. — С меня хватит убийств, и раненых, и горящих домов…
— Тогда почему вы здесь? — спросил он. В его голосе не было насмешки — и не было презрения. Вопрос искренний.
— Друзья попросили возглавить их, и я не могла им отказать.
— Хорошая причина, — сказал Фалькенберг.
— Спасибо. — Она допила виски. — Теперь мне пора. Надо надевать броню.
— Разумная мера, хотя бункер достаточно прочен.
— Я не останусь в бункере, полковник. Я отправляюсь в патруль со своими ранчеро.
Фалькенберг критически разглядывал ее.
— Не думаю, что это разумно, мисс Хортон. Личная храбрость — прекрасная черта командира, но…
— Знаю. — Она улыбнулась уголками губ. — Ее не нужно демонстрировать, потому что она предполагается, верно? Но не у нас. Я не могу приказывать ранчеро, и у меня нет многолетних традиций, чтобы удерживать их… ведь такова причина всех этих церемоний, верно? — удивленно спросила она.
Фалькенберг не обратил внимания на ее вопрос:
— Дело в том, что ваши люди идут за вами. Сомневаюсь, чтобы они сражались так же решительно за меня, если бы вас убили.
— Это неважно, полковник. Поверьте, я не хочу вести этот патруль, но если я не поведу первый, других может не быть. Мы не привыкли к удержанию позиций, и нужно что-то делать, чтобы сохранить сплоченность моих войск.
— И вы хотите сыграть на чувстве стыда. Она пожала плечами.
— Если пойду я, пойдут и они.
— Я пошлю с вами центуриона и солдат из охраны штаба.
— Нет. Отправьте со мной столько же ваших людей, сколько с любым другим патрулем. — Она на мгновение покачнулась. Подействовали одновременно отсутствие сна, выпитый виски и узелок страха внутри. Девушка ухватилась за край стола, и Фалькенберг внимательно посмотрел на нее.
— Черт возьми, — сказала она. Потом чуть улыбнулась. — Джон Кристиан Фалькенберг, разве вы не понимаете, что так нужно?
Он кивнул.
— Но мне это все равно не нравится. Хорошо. Через тридцать пять минут последние инструкции моего главного старшины. Удачи, мисс Хортон.
— Спасибо. — Она поколебалась, но сказать больше было нечего.
Патруль неслышно двигался через низкий кустарник. Что-то пролетело мимо ее лица. «Белка-летяга», — подумала она. На Новом Вашингтоне много парящих животных.
На невысоком холме пахло взрывчаткой после канонады последнего боя. Ночь кромешно черная. Только на западном горизонте тускло-красно светится Франклин, но так слабо, что его скорее чувствуешь, чем видишь. Мимо пронеслась летучая лиса, метнулась за насекомым и с криком исчезла в ночи.
Десяток ранчеро двигался цепочкой. За ними шла манипула связи, настроившись на волну 42-го. Гленда подумала: «А что солдаты станут делать со своим оборудованием, когда начнется бой?» — и пожалела, что не спросила заранее. Замыкающим в цепочке шел сержант Хруска, которого в последнюю минуту прислал главный старшина Кальвин. Гленда Руфь ему обрадовалась, хотя одновременно испытала чувство вины.
«Это глупо, — сказала она себе. — Так думают мужчины. Я не должна так думать. Я ничего не собираюсь доказывать».
Ранчеро несли ружья. Три солдата Фалькенберга тоже. Двое других несли оборудование связи, а сержант Хруска — ручной пулемет. Казалось, ничтожная горстка собирается соперничать с горцами с Завета.