Странно, но любезный тон графа показался Наталье слишком уж сладким, и даже почудилось, что сам-то Кирилла Матвеевич далеко не в восторге от ее визита. И она спросила – неожиданно для себя собой:
- Так вы хорошо знаете Александра Алексеевича, брата моего?
- Не то, чтобы очень, - словно нехотя процедил Прокудин, - имел честь принимать у себя по делам службы... А вот и Наденькина комната.
Надя лежала на высоких подушках в роскошной кровати – в пене кружев. Взгляд ее оживился, едва она увидела Наталью – серо-голубые глаза заблестели, и лицо слегка порозовело.
- Вот, душенька, и спасительница твоя. Так добра и любезна, что без промедления на приглашение наше откликнулась и визитом осчастливила нас... Вот уж, а я, не обессудьте, драгоценные мои сударыни, я к гостям...
Едва он вышел, Надежда приподнялась, потянулась к Наталье – поцеловать ее в щеку.
- Простите меня, Наталья Алексеевна, не так мне надо вас принимать! Но я... Как вспомню, вся дрожу... Трусиха! Если бы не вы...
- Ваш отец так долго и так любезно благодарил меня, - весело отвечала Наталья, - что вы, уж прошу, ничего не прибавляйте более того, а благодарить за все Господа следует. Я счастлива с вами познакомиться, даже и при подобных обстоятельствах.
- Я тоже очень счастлива, - быстро откликнулась Надя, живо, но несколько нервно пожимая пальцы Натальи. Такая поспешность показалось Вельяминовой странной в этой девушке, которую про себя она называла уже «русалкой»...
Поговорили о том, о сем, да и вскоре расстались. Но Надя попросила свою спасительницу вновь навестить ее на следующий день. Наталья согласилась. «Русалка» раздразнила ее вечное любопытство. В немалой степени заинтересовал и отец – граф Кирилла Матвеевич Прокудин.
В следующий визит Наталья задержалась уже куда как долго у новой знакомой. И принимала ее Наденька не в постели, а в очаровательной светло-синей гостиной с белыми легкими шторами. И сама вышла в изящно-небогатом сапфирового цвета платье – очень ей к лицу. Показывала цветы в горшках. Много почему-то говорила о море, о том, как мечтает уплыть куда-нибудь на корабле под парусами. То и дело взволнованно поправляла бледной маленькой ручкой мелко завитые куафером пепельные кудри, свободно выбивающиеся из простой прически.
Узнавая новую подругу лучше, Наталья открыла в себе неожиданное желание – сострадать и опекать. Она быстро поняла, что в отцовском доме Надя несчастна. Прокудин - человек, как оказалось, нрава странного, причудливого, держал дочь почти взаперти, хотя и не мог совершенно лишить ее выездов и приема гостей, но пытался всеми силами ей в этом препятствовать. Он и в мыслях не допускал, что у любимой дочери может появиться когда-то жених, и вообще обращался с девушкой как с тончайшим фарфоровым сосудом – вдруг кто-нибудь нечаянно заденет! К тому же граф был очень мнителен, он готов был обвинить дочь в чем угодно из-за любой безделицы. Бедная Надя стала вспыльчивой и скрытной, нечасто улыбалась, главное – старалась как можно реже попадаться отцу на глаза.
Наталья скоро поняла, что ее участившиеся визиты к «русалке» - скорее, исключение из правил, что Прокудин терпит возле своей грустной принцессы «драгоценную спасительницу» только из чувства долга, и что постоянно так продолжаться тоже не будет. Не любящая бездействия Вельяминова напряженно думала, что же делать? Надя очень скоро стала ей дорога, что-то привлекало ее в этом раздражительном, но мечтательно-светлом ребенке, было что-то в Наденьке ясное и наивное. Но также Наталья видела, что все чаще в ребенке пробуждается женщина, быть может, совсем и недобрая, она наблюдала, как порой меняется подруга в лице, горячо повествуя о своих обидах, и не могла бы поручиться, что со временем в этой нервной натуре не разовьется лживость, даже коварство. Забыв о себе, отгоняя тоску о разъезжавшем где-то Петруше, Наталья раздумывала, как вырвать «Надин» из слишком уж крепких отцовских объятий. Тревожили ее и раздраженные жалобы подруги на «постояльца» - отца Франциска.
- Мало того, что отец поселил еретика у нас во флигеле, - негодовала Надин, - так тот еще и в самом доме нашем днюет и ночуют теперь, отец расстаться с ним не может! А почему? Конечно, католик неглуп, и побеседовать с ним разок-другой возможно. Но отец от бесед этих голову потерял! Да мало того... Иоганна Фалькенберга знаешь?