...- Как же это, Господи? – шептал в эту ночь отец Сергий, стоя на коленях перед Божницей, в тусклом свете свечи всматриваясь затуманившимися глазами в Спасителев лик. – Ведь венчать я его должен был, а теперь отпевать буду... Но на все воля Твоя, Господи! Мы слепцы на земле временной сей, роптать не вправе...
...- Как она? – тихо спросила Наталья Павла, подходя к нему сзади, и кладя руку ему на плечо. Павел смотрел на спящую дочь. Обернулся к невесте.
- Ей лучше, - прошептал он. – Я даже удивился, как скоро она смирилась с его потерей. Но бредит по ночам, во всем обвиняет себя -– это ужасно...
- Бедная, - покачала головой Наталья. – Ах, Петруша, Царствие ему Небесное. Иди, усни, Пашенька, сам, ты измучался.
- Я не хочу спать.
Наталья поцеловала его в лоб.
Находились они в доме отца Сергия. Он наотрез отказался отпускать куда-либо Машу, которая, не вынеся этого последнего удара, заболела. «Как бы рассудком не повредилась», - сокрушался про себя батюшка.
Через несколько дней после похорон Петруши он обвенчал Александра и Надежду. Настроение у всех присутствующих на этой свадьбе не отличалось от похоронного. Вскоре после венчания молодой Вельяминов, распростившись со всеми, увез заплаканную невесту в Горелово, а оттуда им почти немедля надлежало выехать в Берлин...
К изумлению всех Маша, придя в себя после нескольких дней горячечного бреда, перво-наперво позвала Митю...
Однажды заглянув в комнату дочери, Павел Дмитриевич нашел постель ее аккуратно убранной. Поначалу все подумали, что девушка отправилась погулять, она уж начинала понемногу выходить из дому. Нет, так и не вернулась к ночи.
Павел поцеловал невесту, оседлал коня, и, ничего не объясняя Наталье, куда-то умчался...
...Артамону Васильевичу плохо спалось: кошмары мучили. И то, что чья-то крепкая длань легла ему на уста, а вторая – за ворот потянула, он воспринял в первую секунду как продолжение кошмара. И тут же сильно вздрогнул: «Не сплю!»
- Не кричи, - шептали ему на ухо, - не то плохо будет! Не будешь орать?
Бахрушин в ужасе замотал головой.
- Да ты не узнаешь меня? – вопросил Артамона Васильевича стянувший его с постели человек. И Бахрушин, забыв о предупреждении, громко вскрикнул: узнал! И тут же Павел вновь зажал ему рот.
- Я же предупреждал...
Бахрушин забился, потом сник. Павел ослабил хватку.
- Ты... убивать меня надумал, Павлуша? – пробормотал Артамон Васильевич, дрожа.
- Надумал... несколько лет назад, когда из Сибири вернулся. Стоял тогда вот под этими окнами... Тебя, Артамоша, Господь спас, до сих пор не пойму, как же я тогда убежал от дома этого – своего! – его не подпалив? Как? Не иначе, воли Господней не было на то.
Бахрушин поежился.
- Так неужто теперь, сюда как тать прокравшись, – да не как тать, мой дом-то! – да все равно... неужели я теперь тебе, с постели тебя подняв, горло безоружному перережу?
Бахрушин приободрился.
- Как ты сюда попал? Сторожат дом-то...
- Знать, есть чего сторожить. Да все я знаю. Разбойник... Хуже, чем я когда-то был.
- Ты о... о чем?
- Ни о чем. А как пробрался... Смешно мне на тебя! Я еще мальчишкой шестнадцатилетним по ночам из дома сего выбирался к Палашке на свидание, и обратно возвращался, никто, ни единая душа углядеть за мной не могла. Ладно... Пора и о деле потолковать. Ты Белозерова убил?
- Паша... ты... что ты?
И вновь оказался Артамон Васильевич в крепких Павловых руках.
- Убить не убью, - жутко шептал князь Мстиславский, - коли обещал... так... придушу слегка... Или руки выламывать начну. Это не больнее будет, Артамоша, чем мне – в Тайной канцелярии, мне было хуже. И Петруше покойному – тоже. – Встряхнул Бахрушина. - Отвечай, сволочь, душа разбойничья... ты подослал племянника убить?