Итак, я сказал компаньонам-руководителям, что, разрешив нам действовать самостоятельно, они мало чем рискуют. На ближайшие месяцы нам вполне хватит книг, унаследованных от прежнего начальства. Если же нам не удастся найти хороших новых книг, пусть «Рэндом» просто прекратит эксперимент (в двадцать шесть лет перспектива поиска новой работы еще не пугает). Мне даже в голову не приходило, что я живу во времена, когда подпускать к рулю молодежь как-то не принято. Также я совершенно не подозревал о существовании еще одного аргумента в нашу пользу. «Рэндом хауз» только что приобрело фирму Альфреда Кнопфа и не хотело создавать впечатление, будто намеревается закрыть все свои, новые дочерние издательства и создать какую-то общую издательскую марку. Альфред Кнопф мог воспринять закрытие «Пантеона» как предвестие упразднения своего собственного детища…
Помимо вышеуказанных прагматических соображений, в решении «Рэндом хауз» передать нам бразды правления присутствовала и весьма значительная доля идеализма. Вспомнив свои первые шаги в бизнесе, Беннет и Дональд рассудили, что наша рискованная идея внесет приятное разнообразие в устоявшуюся рутину. Они определенно одобряли наши вкусы — а мы старались отбирать интеллектуальную литературу; Дональд часто повторял, что эти книги привносят в продукцию «Рэндом» «ноту изысканности». Он воспринимал нас как молодых продолжателей многолетней работы Кнопфа, дающих «Рэндом» возможность вновь приобщиться к миру интеллектуального и космополитического книгоиздания. На первом же году существования «Пантеона» в новом качестве Беннет и Дональд назначили меня директором по издательской части (позднее название должности сменилось, и я стал именоваться исполнительным директором); они оказывали «Пантеону» невероятную поддержку — фактически дали нам «карт-бланш» в тот решающий стартовый период. Выражение «упор на прибыль» я был вынужден заучить лишь много лет спустя. Тогда же наша задача состояла в том, чтобы выпускать самые лучшие книги, какие мы только можем найти, хотя, конечно, нас самих волновало, будет ли на них спрос.
Дональд особенно охотно наблюдал за становлением «Пантеона», а впоследствии стал моим ближайшим наставником и покровителем. Однако поначалу он рекомендовал мне обращаться за советами к Роберту Хаасу. Хаас — старший партнер фирмы «Рэндом», опытный и эрудированный издатель старой школы — был очень рад вновь заняться книгами того рода, какие он редактировал в молодости. Когда мы познакомились, ему было семьдесят два года — мои двадцать семь, прочтенные наоборот. Но, как я вскоре обнаружил, издательское дело мы, несмотря на разницу в возрасте, понимали одинаково. Когда его собственное издательство «Смит эвд Хаас» («Smith & Haas») слилось с «Рэндом», он «привел с собой» Андре Мальро и ряд других выдающихся французских писателей. Хаас выслушивал, не перебивая, мои идеи и давал мне тактичные, ни в коей мере не авторитарные советы. Сейчас, размышляя о тех годах, я только диву даюсь. Мне ни разу не запретили заключать договор на какую-либо из отобранных нами книг — а ведь поначалу очень многие из них оказывались убыточными. Какое беспрецедентное доверие ко мне и какая, кстати, редкостная уверенность руководителей «Рэндом» в правоте своего курса! Единственный «нагоняй», который я могу припомнить, — это как Дональд еле заметно выгнул бровь, когда я сознался, что пока не прочел новую Мэри Рено (ее исторические романы входили в число самых коммерчески-успешных книг, унаследованных нами от старого «Пантеона», но мои интересы лежали совсем в другой области).
Попав в эти идеальные условия, мы могли сосредоточиться на поисках тех книг, которые сами считали «главными». Мы были не столь наивны, чтобы отрицать полезность умеренной дозы бестселлеров, и посвящали массу времени работе над горсткой «наследственных» ходовых книг. Благодаря Вольфам на первом же году своего существования мы смогли выпустить «Жестяной барабан» Гюнтера Грасса — писателя, который почти сорок лет спустя стал Нобелевским лауреатом. Когда мы представляли эту планируемую к изданию книгу отделу продаж, Беннет, ознакомившийся с рукописью, высказал свои сомнения по поводу ряда интимных сцен. (Забавно, что, прежде чем затронуть эту тему, он из деликатности попросил удалиться единственную женщину, которая присутствовала на совещании, — вот какое пуританство царило в тогдашних издательствах). Мы без особого труда убедили Беннета печатать роман без купюр. Нарекания на «Жестяной барабан» начались лишь в наше время — и это свидетельствует, что культурный климат меняется в сторону жесткой цензуры, характерной для очень многих небольших городков нашей страны.
Авторы бестселлеров былого «Пантеона» — Мэри Рено, Зоэ Ольденбург и другие — присылали нам свои новые рукописи, что обеспечивало финансовую базу для менее «массовых» книг, которые старались включать в план мы. Моими ближайшими помощницами были Пола ван Дорен и Сара Блэкберн, пришедшие в «Пантеон» еще до меня. Пола занималась традиционными «беспроигрышными» авторами «Пантеона» — Мэри Рено, Аланом Уоттсом, Джеймсом Моррисом; а Сара нашла для нас ряд новых авторов, в том числе Хулио Кортасара.
Тысяча девятьсот шестьдесят второй год — год нашего дебюта — не благоприятствовал интеллектуальному, новаторскому книгоизданию. Правда, эра Маккарти окончательно завершилась в 1954 году, но ее последствия чувствовались еще очень явственно. Для интеллектуальной жизни Америки то был период засухи. Я не стал бы соглашаться с мнением, будто главными причинами «охоты на ведьм» были проблемы шпионажа, тайной подрывной деятельности и распространения коммунистических идей. Цель, преследуемая Маккарти, кажется мне кристально ясной: он стремился устранить с ответственных постов как в США, так и за рубежом интеллектуалов и политиков, приверженных рузвельтовскому «Новому курсу». Несмотря на расхождения в числе «подрывных элементов», списки Маккарти были направлены именно против этих классических либералов. Несомненно, от преследований пострадало бесчисленное множество коммунистов и их «попутчиков», но политическая задача Маккарти была куда шире: осуществить то, чего республиканцы добивались еще с 30-х годов, — аннулировать реформы «Нового курса». И во многих отношениях ему это удалось.
С временами Маккарти совпала пора моего взросления; на моих глазах в Америке почти исчезли инакомыслие и прогрессивные взгляды. При всем моем яром неприятии коммунизма (я вырос на историях о путешествии моего отца с Андре Жидом в Россию, по итогам которого Жид написал знаменитое «Возвращение из СССР», книгу об ужасах сталинизма 30-х годов), я не мог не отдавать себе отчета в том, скольких американцев заставили замолчать или поставили на положение маргиналов. И потому в первые месяцы работы в «Пантеоне» я предложил издать произведения левого журналиста А.Ф. Стоуна, одного из немногих, кто выступил против безумия маккартизма. Впоследствии Стоуна признали выдающимся деятелем американской журналистики, наставником, воспитавшим целое поколение писателей и критиков. Но при виде книги Стоуна мои начальники по «Пантеону» начали мяться и придумывать отговорки — дескать, никак нельзя взять такую спорную книгу. Примерно в тот же период, как мне помнится, я сидел в редакции новорожденного еженедельника «Нью-Йорк ревью оф букс» («New York Review of Books», основан в 1963 году) и наблюдал, с каким волнением его редактор Боб Сильвере обсуждает, следует ли заказывать Стоуну статью.
Интеллектуальный антикоммунизм, существовавший в ту пору, по большей части субсидировался ЦРУ (об этом увлекательно и подробно повествует Фрэнсис Стонор Сондерс в книге «Холодная война» в области культуры» (Frances Stonor Saunders «Cultural Cold War»)). Соответственно тех, кто анализировал с либеральных позиций американскую политику, особенно внешнюю, в ту пору было считанное количество. В Соединенных Штатах было не так уж много либеральных ученых и журналистов, которых мы могли бы привлечь к работе на «Пантеон». Это заставило нас перевести взгляд на Европу, где битвы «холодной войны» не так болезненно сказывались на интеллектуальной жизни.