Женщина вернулась на скамейку, села рядом с худощавым молодым человеком в светлом льняном костюме с намеком на щегольство. Мужчина выглядел утомленным и болезненным, на его бледном лице выделялись рыжеватые усики, а светлые брови, чуть вздернутые над прозрачными серо-голубыми глазами, придавали характер горестного удивления, словно он остановился перед великою загадкой жизни и не в силах ее ни разрешить, ни оставить и пойти своей дорогой. Мужчина читал «Северский вестник» с таким вниманием, словно искал там известие о кончине дорогого дядюшки, который должен был оставить ему наследство. Рядом лежала бежевая шляпа тонкого фетра и чуть слышно шипела открытая бутылка сельтерской.
– Решительно не понимаю, Вера Федоровна, зачем вам эти хождения в народ, – холодно заметил он, когда женщина села рядом, и перелистнул газету.
Вера, нимало не смущенная таким приемом, развязала тряпицу, полученную от старухи-богомолки, и высыпала на ладонь семечки.
– Вот, Вениамин Петрович, полюбуйтесь. Вам как доктору будет любопытно. Семена подсолнечника, которые пролежали ночь на могиле самого сильного старца в Чудовом скиту. По дешевке уступила Лукерья. Самое чудодейственное средство, от всего помогает. Не хотите попробовать? В вашем состоянии, может быть, это последнее средство для спасения жизни.
Доктор опустил газету, бросил короткий взгляд.
– Сколько вы за это отдали?
– Рубль.
– Выбросьте эту дрянь немедленно, – велел он. – Вы цены своим деньгам не знаете. Они трудовым потом, может быть, заработаны, каторжным трудом подневольных на одной из фабрик вашего батюшки, а вы их на эдакую ересь тратите.
– Деньги эти от отцовских патентов, и вам это хорошо известно, – хладнокровно ответила Вера Федоровна. – Оставьте этот студенческий тон, он вам не идет. И потом, с чего вы взяли, что этот рубль – за семечки? Столько стоила ее история.
– И все равно – выбросьте, иначе за ваше здоровье я не ручаюсь. Вы ее руки видели? Там вам и холера, и чума, и мор, и все казни египетские.
Вера пожала плечами и высыпала семечки наземь. Тотчас подскочили воробьи, деловитые, как пехотные прапорщики, и даже, казалось, в мундирах такой же расцветки, и начали клевать освященные семечки странницы Лукерьи.
– Вот вы спросили, зачем мне «хождения в народ», как вы выразились, – с легким упреком начала она. – Я бы не удивилась подобному вопросу от чужого человека. Но вы, Вениамин Петрович, вы меня знаете намного лучше! Вы когда-нибудь думали, дорогой доктор, как мало мы знаем о своих родных местах? Вообразите себе – ученые отправляются к папуасам, на Огненную Землю, Андаманские острова, на архипелаг Тонга, к черту на куличики, рискуют жизнью, преодолевают и морскую качку, и бури, и болезни, и угрозы смерти, лишь бы добраться до неизученных, неизвестных науке племен – успеть перенять их обычаи, переписать их сказания и мифы, прежде чем они исчезнут под натиском нашей цивилизации. Благородная задача, не так ли?
Доктор Авдеев безмолвно согласился, что задача, безусловно, благородная.
– А между тем среди нас, в нашем обществе, как в человеческих джунглях, обитают настоящие неизведанные племена. Десятки, сотни неизученных нами народов, в своих обрядах иногда отстоящих от нас куда дальше, чем какие-нибудь микронезийцы. И моя задача как ученого-антрополога изучать их. Фрэнк Кушинг прожил пять лет среди племени зуни. Он говорил как они, спал и пил как они, ел их еду, пел их песни и стал в конечном счете одним из индейских жрецов. Но так же и все эти странницы, паломницы, богомолки перехожие, христарадники – это же совершенно неведомая широкой публике сторона народной жизни, они представляют собой отдельный, особый слой человечества.
Вера разволновалась. Она встала, можно сказать, возвысилась над скамейкой (ростом она пошла в отца, купца первой гильдии Федора Мардариевича Остроумова, который, как в народе говорится, с неделю вырос и натощак его не обойдешь). Вера Федоровна была, конечно, постройнее, но знаменитая остроумовская порода и в ней читалась. Дед ее, Мардарий Остроумов, на спор теленка на руках вокруг базарной площади обносил, да все бегом. А на теленке чарка с водкой поставлена, так говорят, ни капли старый Остроумов не проливал.
Серые быстрые глаза, темно-русые мелко кучерявые волосы, легкий пушок у верхней губы – ее нельзя было назвать красивой, но живость речи и яркость (иногда чрезмерная) взгляда притягивали внимание. Немало было женихов у Веры Остроумовой, и гренадерский рост невесты их не пугал, а привлекало их вовсе не только отцовское состояние, но все напрасно. Под венец Вера Федоровна не собиралась.