Увы, доктор не дослушал, ибо природа вновь повлекла его в постыдный побег по известному адресу. Теперь же, окончательно расставшись с иллюзиями по поводу своей компетенции и остатками подлого пирожка, он блаженно отдыхал на вокзальной скамейке, ожидая, пока их поезд перестыкуют, присоединят паровоз и они, наконец, уже двинутся домой, в Москву. Прогулка по шумному вокзалу – последнее, чего сейчас желал доктор Авдеев. Однако требовать того же от Веры Федоровны было решительно невозможно. Удержать на скамейке Cеверского вокзала особу, которая самостоятельно объездила всю Европу, прослушала курс этнографии в Кембридже, а потом два года в составе экспедиции провела в дельте реки Амазонки, не представлялось возможным.
– Знаете что, посидите лучше тут, – заявила Вера, когда они прошли немного. Она усадила его на следующую скамейку, вручила «Северский вестник». – Сердце разрывается на вас глядеть.
Доктор с благодарностью кивнул, падая на скамью. И в самом деле, он переоценил свои силы.
– Только воздержитесь, прошу, от всякого рода возбуждающих ваше воображение картин и событий, – попросил Авдеев.
– Какого рода возбуждающих? – уточнила Вера Федоровна. Она взяла со скамьи свой дорожный сак – объемистый, но удобный, какие обычно используют доктора. У Веры Федоровны в нем таилось немало чудес.
Тот самый порошок из корня кувшинки, например.
– Вы знаете. Все, что способно стимулировать ваше особое любопытство, вашу специфическую область интересов, – сказал Вениамин Петрович.
– Говорите прямо – мою тягу к смерти! – сказала Вера. – Вы, кстати, читали последнюю работу доктора Фройда? О влечениях? Очень любопытная, советую. Интересно, существует ли влечение к смерти? А если да, то как бы его назвали? Мортидо, от латинского «море» – смерть?
– Возможно, – сухо ответил доктор. – Вы же хотите, чтобы эти видения не возвращались? С тех пор как вы вернулись из экспедиции, вас так и тянет ко всякой мертвечине.
Вера покачала головой.
– Обещаю, сегодня никаких смертей, Вениамин Петрович.
Она подобрала юбку и двинулась по перрону шагом человека, отвыкшего от мостовых. Доктор Авдеев еще раз вздохнул и отпил уже теплой сельтерской.
Вера Федоровна, разумеется, сказала неправду. Но что ей оставалось? Если она хотя бы намекнет Авдееву, что ее видения возвратились, то он и ей покоя не даст и себя до корки доест. А ему нужен покой, как и всякому выздоравливающему.
Между тем то самое холодное покалывание в висках усиливалось. Доктор списывает все на совпадения, как истинный позитивист, он гонит черта мистицизма в окно и дверь и не преминет запустить в него едкой чернильницей своего остроумия, но Вера твердо знала – покалывания эти – никакие не телесные галлюцинации, а верный предвестник того, что в скором времени рядом произойдет смерть. И смерть насильственная.
Вера шла упругим быстрым шагом, высокие ботинки со шнуровкой легко несли ее. Она обогнула здание вокзала, и вокзальная площадь города Северска, согретая апрельским солнцем, распахнулась перед глазами.
Площадь была полна торопливого народу. По левому краю площади стояли коляски, брички, дрожки и прочие экипажи, и извозчики, сойдя с козел, толковали меж собой. Под ногами у них, и меж лошадиных копыт, и прячась за колесами, вертелись воробьи, выискивая упавшие зерна или копаясь в лошадиных лепешках.
Недавно прошел дождь, и пролетки, блистая спицами, разбрызгивали воду. Дребезжа всеми суставами, пересекала площадь конка – предмет насмешек горожан и гордость градоначальника. Внутри, как горох, тряслись пассажиры, но из-за отдаления восторженного выражения их лиц было не разобрать. По правую сторону площади тянулись разнообразные пирожковые, где торговали собратьями того подлого горохового пирожка, так коварно обошедшегося с Авдеевым. Люди пересекали площадь в самых разнообразных направлениях, а солнце, чуть задернутое кисеей жемчужных облаков, вставало над проспектом и обрисовывало все мягким размытым светом, какой бывает только в дни скоротечной южной весны.
На краткий миг Вере представилась совсем другая картина, совсем другой рассвет – теплое солнце расстилает огненный ковер по упругому речному шелку, и ладони гигантских кувшинок стоят, обжигаемые этим огнем, а в розовом тумане, встающем над великой рекой и великим лесом, несутся вдаль сотни ярко-зеленых попугаев.
Потом в виски ударило остро, сильно, очень сильно. Вера поняла – не здесь, позади, она прошла мимо. Торопливо помчалась обратно, выбежала на перрон, в ближний поезд – на Новочеркасск – грузился пехотный полк, и не протолкнуться было среди солдат, потом ударило совсем сильно – так, что в глазах потемнело. Вера замерла, оперлась на колонну, переводя дух, и услышала выстрел.