Поспешно подходя к своей избе, он увидал, что по выгону, прямо к ней, едет молодой барин из Залесного, и бросился отгонять под гору соседскую кобылу: вороной барский жеребец весь заиграл и заплясал, выгибая шею.
Сдерживая его и сгибая своей тяжестью дрожки, барин въехал в тень избы и остановился. Дед почтительно стал у порога.
— Здравствуй, Кастрюк, — сказал барин ласково и, отирая красное лицо с рыжей бородой, достал папиросы.
— Жарко! — прибавил он и протянул папироску и деду.
— Непривычны, Миколай Петрович, — захихикал тот. — Трубочку вот, а то шкалик- другой красенького — это мы, старики, любим!
— А я было к вам по дельцу, — начал Николай Петрович отдуваясь. — Ездил повещать на Мажаровку… надевай шапку-то, Семен!.. да вот, кстати, и к вам. Девок своих не пошлете ли ко мне?
— Аль еще не сажали? — спросил дед участливо.
— Запоздали нынче… не я один.
— Запоздали, Миколай Петрович, запоздали…
— Я… — продолжал барин и вдруг так зычно гаркнул: «балуй», что дед со всех ног бросился держать жеребца.
— Немножко-то посадил, — опять начал барин, — а пора и совсем управиться. Девчонок-то своих и турили бы ко мне.
— Разя один совладаешь, Миколай Петрович?
— Да ты скажи своим-то…
— Солдатка-то дома, что ль? — спросил дед деловым тоном у подошедшей старухи и замялся.
— Кабы солдатка была, она бы сбила, — сказал он, как бы оправдываясь. — А я, сударушка, дома ноне сижу… Мне и отойтить нельзя… Кабы прежнее мое дело, покоситься там али под паринку, — я бы единым духом.
— Жалко, — сказал барин задумчиво. — Видно, вечерком заверну, — и взялся за вожжи.
Чтобы как-нибудь задержать его, дед вдруг сказал:
— Ты, сударушка, нанял бы меня в работники…
— Что ж, нанимайся, — сказал барин, рассеянно улыбаясь.
— А когда заступать?
Барин пристально поглядел на него и качнул головою.
— Заступать когда! Эка ты — шустрый какой!
— Я-то, сударушка! Да я их всех, молоденьких, за пояс заткну! Я еще жениться хочу! Да на свадьбе еще плясать буду!
— Да уж ты! — перебил барин, усмехаясь, ударил вожжой жеребца и покатил по выгону.
Дед постоял, подумал…
Все говорило ему, что он теперь отживший человек. Так только, для дому нужен, пока еще ноги ходят… "Ишь покатил!" — подумал он с сердцем, глядя вслед убегающим дрожкам, и пошел вынимать из печки похлебку.
Пообедав, внучка с ребятишками ушла в лужок за баранчиками. Все они так жалобно просились пустить их, что дед не мог устоять. Только сказал:
— Не найдете, ребята, разве снытку только… В избе он от нечего делать снова принялся за еду. Он натер себе картошек, налил в них немного молока (боялся, что и за это сноха будет ругаться) и долго ел месиво.
В пустой избе стоял горячий, спертый воздух. Солнце сквозь маленькие, склеенные из кусочков, мутные стекла било жаркими лучами на покоробленную доску стола, которую, вместе с крошками хлеба и большой ложкой, черным роем облепили мухи.
Вдруг дед с радостью вспомнил, что есть еще дело — достать из-под крыши пачку листовой махорки, раскрошить ее и набить трубку. Влезая в сенцах по каменной стене под застреху, он едва не сорвался — голова у него закружилась, в спине заломило… Он опять с горечью подумал о своей старости и, уже лениво дотащившись до порога избы, на который еще падала тень, медленно занялся делом.
В полдень деревня вся точно вымерла. Тишина весеннего знойного дня очаровала ее…
Старухи-соседки долго «искались» под старой лозиной на выгоне, потом легли, накрыли головы занавесками и заснули. Самые маленькие ребятишки хлопотливо лепили из глины ульи, собравшись в размытом спуске около пруда. Изредка мычал теленок, привязанный за кол около спящих баб. Изредка доносился крик петуха и нагонял на деревню тихую дрему. А в полях по-прежнему заливались жаворонки, зеленели всходы и по горизонтам, как расплавленное стекло, дрожал и струился пар.
Дед лег около пуньки. стараясь заснуть. Для этого он старался представить себе, как шумит лес, как ходит волнами рожь на буграх по ветру и шуршит, переливается, и слегка покачивался сам. Но сон не приходил.
Лежа с закрытыми глазами, дед все думал о своей старости.
Теперь небось Андрей крепко спит под телегою Деду же, может быть, до самой смерти не придется больше заснуть в поле. В рабочую пору он будет проводить долгие знойные дни наедине с внучкою… А ведь было время — лучше его не косил никто во всей округе. Бывало, когда всей деревней косили у барина, он всех вел за собою. Да никто не мог и выпить больше его, когда, вернувшись гурьбой с поля на господский двор, мужики усаживались около амбара за ведром водки и начиналась "веселая беседушка".