— Что ты наделал? — закричал Сенур в бледное лицо брата, — ты выпустил на волю злую темноту, и теперь мы не увидим солнца! Сколько же злобы и зависти накопил ты, складывая свои черные мысли в светлый мрамор моей чаши!
Но Асур молчал, отворачивая от брата лицо. Он сам испугался того, что произошло.
Из окон дворца доносились испуганные крики, а на крыльцо вышли, цепляясь друг за друга, Эррис король и Ариссия королева.
— Я глупец, — тяжко вздыхая, проговорил Эррис, — моя жадность сгубила не только меня и нашу прекрасную дочь. Она погубила все королевство, а может быть, и весь мир?
А Келайла вспомнила о Светлячке. Подбежала к Сенуру, встала на цыпочки, суя руку ему в карман.
— Позволь, милый мастер. Если я увидела свет осколка даже в кромешном мраке, вдруг он поможет?
Размахнувшись, она бросила Светлячка в черное небо, покрытое клубами зловещего дыма. Осколок блеснул, поворачиваясь, улетая высоко-высоко. И вдруг замер над головами, разгораясь яркой звездочкой. Очень красивой, очень яркой. Но — одной. Света ее, конечно, не хватало, чтобы разогнать мрак. Келайла, кусая губы, снова подумала о своих сестричках. Бедные, где они там, остались за воротами, отпустив Оллиса, чтобы он вернул обратно принцессу.
Но снова заревел старый олень, прядая ушами и вертя единственным рогом. И вдруг отовсюду, из-за невидимых уже деревьев, из-за черных щеток перелесков, с черных полотен полей и холмов яркими огоньками полетели вверх разноцветные искорки. Алые, желтые, зеленые, белые и голубые. Рассыпались по черному небу, создавая на нем прекрасные узоры. Несколько красных шариков чиркнули по боку узкого месяца и тот засветился ярче, заливая все на земле лунным блеском.
— А я знаю, — засмеялся принц Эли, — красные огоньки — это лалы, которые успел собрать Явор с вишни бабушки Целесты, он хвастался ими, когда провожал нас с Оллисом. Значит, не пожадничал, кинул их в небо.
— Ой! — Келайла подняла руку, показывая на зеленые искры, — а это лесные светлячки, наверное, бабушка Целеста попросила их посветить.
— Вот подарки ночному небу от нас, — раздался рядом с ними низкий голос. Это вышли из мастерских работники, что трудились на Асура, шлифуя и граня драгоценные камни. И тоже стали швырять вверх желтые яхонты, зеленые изумруды, синие сапфиры и даже кованые из серебра и золота острые звездочки.
— Как красиво! Смотри, Эли, я вижу поясок моей сестры Кайлы, это ее любимый узор. Значит, мои сестренки живы-здоровы и тоже стараются разогнать темноту.
— Ура, — ответил ей принц, отстегивая с плеча драгоценную пряжку, которая, между прочим, стоила дороже десяти добрых коней, — держи подарок от меня, красивая ночь!
— Звезды, — сказал Сенур, смеясь, — пусть вокруг стоит темнота, но небо полно звезд и на нем светит месяц. А когда ему захочется спать, солнце обязательно выйдет. Ты слышишь меня, брат Асур? Люди поняли, иногда нужно отдать дорогое, чтобы вернуть свет и разогнать темноту. Эй?
Но Асур не слышал. Закрыл глаза, сунул пальцы в уши, сжал губы. Он так рассердился, что черное волшебство не сработало, побежденное теми, кого он считал слабыми и глупыми, то захотел не слышать, не видеть, не говорить. И закаменел сам, по своей воле, направив на себя самого последнее злое желание.
Цветной свет от цветных звезд падал на мраморное лицо, на выточенную из агата шляпу, и когда Сенур нечаянно тронул перо, убирая руки с плеч брата, оно рассыпалось с тихим звоном на каменные осколки.
— Ну и страшен же ты, каменный истукан, — проговорил Эррис король, который спустился со ступеней и, прихрамывая, обошел братьев, чтобы рассмотреть получше новую статую, — не надейся, что мы оставим тебя стоять перед дворцом, ты нам всех гостей распугаешь.
— Наша дочь, — печально сказала Ариссия, медленно подходя, и король бережно подхватил жену, еще слабую после волшебного сна, — она не проснулась. Что же делать, ты знаешь, мастер Сенур, который вернулся?
— Я, — звонко сказала Келайла, ступая вперед и выдергивая руку из руки принца, который пытался ее удержать, — мое сердце…
— Нет, — остановил ее Сенур, — не надо, добрая девушка. Давайте подождем утра. Оно уже скоро.
В небе переливались звезды, свет их становился легким, словно перышко на тихом ветерке. В парке цвикнула птичка, ей отозвалась другая. А узкий серп месяца, бледнея, медленно скатывался к горизонту.