Приветствуя первые солнечные лучи, снова рявкнул старый олень. Ариссия поморщилась, строго глядя на его седую морду. Но Оллис трубил не просто так. По широкой дороге, уже хорошо заметной в жемчужном предутреннем свете, скрипя и качаясь, ехали две повозки, набитые людьми.
— Лейла! — ахнула Келайла, кидаясь к карете, — Кайла! Сестра моя Кейла! И Явор с вами?
— Я накормил коней, — важно ответил Явор, вылезая из повозки и подавая руку каждой из сестер, — они отдохнули и видишь, привезли нас. Я налегке, — он засмеялся, хлопая себя по карманам, — все свои драгоценные лалы выбросил в небо. Те, что я складывал в карманы, не превратились обратно в вишни. Но я все равно вот…
А Келайла, расцеловав сестер, повернулась ко второй повозке. Приоткрыв рот, смотрела на запряженного вместе с лошадьми толстого мула, потом — на высокого старика, который спрыгнул, помогая слезть старой Целесте, и надо сказать, первый, еще робкий лучик солнца осветил ее радостное и совсем не старое лицо.
— Что, подружка, — усмехнулся старик, — твои глаза не узнали нас, так может, уши вспомнят мой голос?
— Гейто! И Костран! — Келайла крепко обняла старика, а тот гладил русые волосы, и глаза у него блестели.
— Я вернулся к воротам, а мне рассказали, что ты искала старого Гейто, тогда я отправился искать тебя сам. И в диком лесу, который спрятался среди ухоженных лужаек и рощиц, нашел вот, — он повернулся к Целесте, подмигнув ей, — нашел добрую волшебницу, которая спасала лесные цветы и беседовала с ежами. Ох и получил я от нее сердитых слов. Из-за моих птичек, которых, оказывается, тут превращали в механические игрушки.
Целеста, смеясь, покачала головой, рукой махнула, мол, не слушай, все кончилось хорошо.
— Когда подступила темнота, мы сразу поняли, что вам нужна помощь, — сказала Целеста, — и сразу же попросили всех маленьких тварей помогать, кто как может. Ты не видела, милая моя, как ярко светили в лесу светляки и гнилушки, как мерцала пыльца на крыльях бабочек, распускались ночные лилии и прозрачные колокольчики, каждый — с капелькой тайного света внутри лепестков.
— Спасибо вам. Бабушка Целеста, а можно теперь я не буду называть тебя бабушкой? — Келайла улыбнулась.
Свет разгорался, показывая помолодевшее лицо и тяжелые косы, что спускались к подолу расшитой юбки. Целеста кивнула, беря ее руку. Келайла потянула ее к ступеням:
— Ты можешь нам помочь, мать Целеста? Все было бы хорошо. Но Эрла. Она все еще спит. Потому что у нее нет сердца. Пойдем, ты посмотришь. Ты очень мудрая, вдруг ты сразу поймешь, что надо сделать!
— Никуда я не пойду, — отказалась Целеста, подталкивая Келайлу к сестрам, — я мудрая, да. Мне не нужно идти в королевские покои, чтоб смотреть, я и тут все увидела. Сердца, говоришь, нету? Вон ее сердце! А вы должны помочь. Все четверо.
Сенур опустил глаза, щеки его покраснели. Королева Ариссия выступила вперед, внимательно глядя на красные уши мастера. Она, конечно, вспомнила его, в тот самый миг, когда Асур закаменел в своем злобном упрямстве и последние крохи его волшебства рассеялись. Но помнила она и то, что девушку-дочь братья создавали вместе, и теперь размышляла, не зная, хватит ли одному из братьев сил и умения завершить начатое когда-то. А еще, понимала Ариссия, глядя на смущенное лицо, этот мужчина, у которого несмотря на красоту лица и стройность фигуры, такие грубые руки, привыкшие к постоянной тяжелой работе, похоже, не просто влюблен в свое творение. Он любит принцессу по-настоящему. Но ее прекрасная дочь спала. И с этим надо было разобраться в первую очередь.
— Обещай мне, добрый мастер Сенур, — звучным королевским голосом сказала Ариссия, — обещай мне, что если Эрла оживет, то она будет следовать велениям собственного сердца, а не твоим желаниям, как бы они не были сильны и прекрасны.
— Я клянусь тебе, моя королева, — Сенур склонился в поклоне.
— Идите же, — Ариссия подобрала пышные юбки, и первая стала подниматься по ступеням, — ты, мастер, и вы, девочки. Солнце скоро заглянет в окна покоев принцессы.
Солнце, и правда, светило все ярче, словно тоже оглядывалось в удивлении. Искало лучами своего брата, но тот бледнел, уходя в сон, и напоследок, зевнув во всю лунную серебряную глотку, промурлыкал, закрывая лунные глаза:
— А знаешь, мне понравилось царить в ночном небе. Давай-ка теперь поживем по-другому, ты будешь светить днем, а я править звездами ночью.
Солнце подумало. И кивнуло, разбрасывая по голубому небу сверкающие лучи. Почему бы и нет? Утром и вечером они будут встречаться, и, если брату хочется погулять в ночи, пусть. Тем более, ранним утром и солнышку видно, каким красивым стало новое небо со звездами. Пусть месяц лелеет их и холит, шлифуя звездную красоту нежными лучами.