Но думать обо всем она устала. И была голодна. Так что, отбросила мысли, помогая Гейто накормить птиц, почистить клетки, а после — занялась костерком и приготовлением каши. Несмотря на усталость и голод, ей очень понравилось, что старик сперва позаботился о своих пленницах.
— А как же, — удивился Гейто, усаживаясь на покрывало, постеленное в траве и беря на колени миску с горячей кашей, — я им сейчас главная защита, без меня пропадут.
Келайла понимала, что с самого начала лучше бы птичек не ловить, пусть поют там, где родились. Но раз так сложилось, пусть лучше ловит их старый Гейто и окружает заботой.
Плавно текли дни, отсчитывая себя скрипом повозки и пением птиц. Становились после дней тихие ночи, полные запахов ужина, свежей травы и нескончаемого звона сверчков. Так плавно, что Келайла теряла им счет, и ей помогал старый Гейто, который, кашляя по утрам, потягивался, тушил окурок, взбираясь на передок повозки. И объявлял громко:
— Десятый день начинаем мы вместе. Птичий пастух Гейто, ленивый мул Костран, две сотни певуний и Келайла — зоркий глазок.
Смеялся, встряхивая поводья. Келайла не обижалась на прозвище, понимая, старик и не думал ее дразнить. Уже несколько раз, когда садился играть в карты в придорожных харчевнях, Келайла, разглядывая размытые пятна игроков, шептала старику на ухо, кого из хитрецов нужно опасаться. И довольный Гейто прятал в кошель выигранные деньги, откладывая в отдельный мешочек долю Келайлы.
— С тобой, милая, мне везет так везет. Никто теперь не надует старого дурака Гейто. А как приедем к Нарише, куплю тебе новое платье и красные башмачки с подковками. А еще — бусы. Не хочешь остаться жить в моем доме, а? Я бы лучше брал тебя и дальше в свои путешествия, но разве дело для девушки трястись по тракту, где много всяких людей, и плохих тут хватает. А ты помогала бы Нарише по хозяйству, вон как ловко управляются твои маленькие ручки.
Келайла качала головой, придерживая увязанные клетки. Она сразу сказала Гейто, что нужно ей именно во дворец, но зачем, пусть простит ее старый, она не может сказать. И он, хмыкнув, пообещал доставить прямо к воротам, куда привезет своих птиц, и там уж они попрощаются.
— Знал бы, как помочь тебе пройти во владения Эрриса нашего короля, помог бы. Но извини, ни разу даже и не видел, что там, за коваными воротами. А вот славно выйдет, ежели проберешься, и после расскажешь старому Гейто, как оно там. Хотя, ты же не видишь глазами, милая. Только сердцем. А оно у тебя — золотое. Ты это знай.
Так прошли еще три дня, за ними еще два. И к ночи пятого, что следовал за первым десятком, Гейто подъехал к своему дому. Спрыгнул, кряхтя, бросил поводья на повозку. Постучал кулаком в высокие деревянные ворота.
— Нариша! Открывай, женка, твой старый муж на пороге. А если кого привечаешь там, поишь моим вином, кормишь моей едой, гони быстро, чтоб не получил кнутом по спине!
И засмеялся, пряча волнение.
Келайла сидела, пристально глядя, как заскрипели ворота, выпуская наружу размытое пятно. Темное, почти черное. Ударил в уши пронзительный женский голос.
— Старый ты дурень, Гейто. Позоришь перед соседями верную жену. Я уж ночи не сплю, дни не присяду, все выглядываю, не едет ли Костран, не везет ли моего муженька. А это еще кто у тебя?
Она врет, хотела крикнуть Келайла. Бедный мой Гейто, твоя жена чернее прощелыг, что мечтали обчистить тебе карманы. И что это за темный силуэт выскочил с заднего крыльца и крадется к задней калитке, пока Нариша рассказывает о своей печальной женской доле?
Но голос Гейто был таким радостным, а еще — немного испуганным, словно старик боялся — не пустит его жена в собственный дом, что Келайла конечно же, промолчала.
— Помощница, — поспешно ответил старик жене, помогая Келайле спрыгнуть с повозки, — хорошая девочка, ей надо во дворец, у нее там… тетка посудомойкой. Девочка сирота, вот попросилась… я и довез.
В молчании колыхалось перед Келайлой темное пятно, бежали по краям его колючие искры.
— Куда она смотрит? У нее что — больные глаза?