ГЛАВА XII
О том, как Меджнун порвал нити дружбы с людьми, подружился с дикими зверями и встретил в пустыне полководца Науфаля
Кто эту быль узнал из первых рук, Свои слова в такой замкнул он круг: Когда прошли паломничества дни, Познало племя горести одни. Отец в оцепененье вскоре впал, В неописуемое горе впал, Отчаялся безумного спасти, Вернуть его с безумного пути, И так, в слезах, решил о сыне он: Как знает, пусть живет отныне он! И вот Меджнун скитается в горах, В глухих степях, где зноем выжжен прах, Куда идет? Не скажет, не поймет, — Толкает сила некая вперед! У слабого покоя боле нет, Желанья нет и доброй воли нет. Измученный, бредет в жару, в пыли, Одно лишь слово говорит: «Лейли!» Окинет землю с четырех сторон, — Одну Лейли в сиянье видит он. Вообразит он только лик ее — И стройный стан уже возник ее. И думает тогда Меджнун: «Хвала! На кипарисе роза расцвела!» Он о Лейли слагает сто стихов, Сто редкостных газелей — жемчугов, Всем рифмам красота Лейли дана, Лейли во всех редифах названа! И в каждом слове страсть к Лейли звенит, И в каждом звуке власть любви пьянит. И строчек падает жемчужный ряд, — Они обрадуют и огорчат: Для горя — сладость вспомнить о Лейли. Рыдает радость, вспомнив о Лейли. И каждый стих — великий чародей, Смятенье сеет он среди людей, Унылому дарит надежду вновь, Вселяет в равнодушного любовь. Когда блеснет в мозгу Меджнуна свет, — Он — дивных слов кудесник, он — поэт; Войдет безумие в свои права, — Он говорит нелепые слова, Бессмысленно другим внимает он, И сам себя не понимает он. Испепелен тоской великой он, И как бы стал пустыней дикой он. Рыдает горько без кручины он, Смеется звонко без причины он. Плоть без души, — он скорбною тропой Бредет, весь в синяках, избит судьбой. Опомнится на миг Меджнун, — и страх Войдет в него, он завопит: «Аллах!» Но странника спасительный испуг Бесстрашная любовь прогонит вдруг… Он плакал, как ребенок, он кричал, И долго отзвук в горной мгле звучал. В песках он высохшим растеньем был, Отца и мать забыл, себя забыл. Он муку сделал спутницей своей, И скуки не знавал он без людей. Он яства и питье забыл давно, Он самоистязанья пил вино. Он шел и шел, куда — не зная сам: Подобен путь безудержным слезам. Людей чуждался в страхе странном он, Пугливым сделался джейраном он. Он жил в степи, животных не губя: Природу пса он вырвал из себя. И вот газельи дружат с ним стада, Он окружен газелями всегда, Он с ними разговаривает вслух, — Газелей диких он теперь пастух. Газелей на руки порой берет, Одну целует в лоб, другую в рот. Дика пустыня, и земля тиха, И волки, как собаки пастуха. И гибель ожидала бы его, Но бог услышал жалобы его. В пустыне пребывал глава племен. Был Науфаль и честен и умен. Среди арабов редкостью он был. Повсюду славен меткостью он был. Владел он луком и мечом владел, Расширил он земли своей предел… Охотился однажды Науфаль, Попали ловчие в глухую даль. Охота всю пустыню потрясла: Газелям вкруг Меджнуна нет числа, И всякая спешит к Меджнуну дичь, Охотничий заслышав страшный клич. Пернатых стаи и стада зверей Меджнуна просят их укрыть скорей. «От гибели спаси ты!» — просят все, Убежища, защиты просят все… И странным происшествием таким, Противным всем обычаям людским, Был Науфаль безмерно удивлен: «Что это означает? — молвил он, — Я, кажется, в своем уме вполне! Благоговение внушает мне Событие, украсившее свет! Вы тоже это видите иль нет?» И несколько нашлось людей таких, Которые слыхали от других, Какая губит юношу печаль. Их выслушав, заплакал Науфаль: И он путем любви когда-то шел, И он блуждал в пустыне бед и зол! Границ не видит горю своему, Охота опротивела ему, Сказал: «О дивный эликсир — любовь! Ты молнией сжигаешь мир — любовь! Когда ты сердце жертвой изберешь, Войти не смеет в это сердце ложь. Вот рядом человек и дикий зверь, И зверь к нему ласкается теперь. Любовь! Столь чистым сделало твое Могущество Меджнуна бытие, Что звери в нем не видят свойств людских! Избавился Меджнун от свойств дурных, Лишился человеческого зла, — И сразу дикость у зверей прошла! Друзья! Не будем обижать зверей И лук и стрелы бросим поскорей, Собачьих свойств довольно в нас и так, — Покрепче привяжите всех собак!» И Науфаль, такой отдав приказ, К несчастному приблизился тотчас. Хотя в стада животных страх проник, Меджнун остановился все ж на миг, Приязнью к неизвестному влеком, Как будто был он с ним давно знаком. И Науфаль сказал ему: «Привет!» И поклонился юноша в ответ И молвил: «О, таким же будь и впредь! Благословенье — на тебя смотреть, И весь ты — солнце дружбы и любви, Сияют верностью глаза твои. Но странно мне: в довольстве ты живешь, С толпой невежественной ты не схож, Ты сыт, и людям голод не грозит, — Зачем твоя стрела зверей разит? Или других не знаешь ты забав, Или мучений требует твой нрав? Кто вправе кровь напрасную пролить Лишь для того, чтоб душу веселить? Наступишь на колючку в поле ты, И закричишь от сильной боли ты. Зачем же натянул обиды лук? Зачем готовишь зверям столько мук? Животным тоже душу дал аллах, — Дыханье бога есть и в их телах. Не будь убийцей. Стань душой добрей, Безвинных ты не ис