За стеклом был коридор и бледно-зеленые стены. Справа и слева висели какие-то стенды.
– Больничные стенды! – ахнула я и вздрогнула от испуга: где все-таки я нахожусь?!
Белый свет теперь не рябил глаза и я пригляделась.
Свет уменьшился, сосредоточился посередине и потихоньку приближался. Постепенно он угасал, и у него появлялись руки и ноги. Это был человек в белом. Он подходил все ближе и вот тесно приблизился к стене.
Он стоял в нескольких сантиметрах от меня, но словно не видел. Я дотронулась рукой до стекла. Человек сделал то же самое с противоположной стороны. Наши кисти встретились. Мне казалось, что я по-настоящему дотронулась до него.
Я поглядела в его глаза и заметила живой интерес, сочувствие и неподдельную грусть. Мне показалось, что он знал, о чем просили люди на моих рисунках. Может, он расскажет мне? Для этого мне нужно выбраться из сада, но что там за стеклом? Я боюсь реальности, а в моем саду всегда солнце, лето и цветы, которые я хочу. И даже те жуткие лепестки теперь не пугали, как то, что снаружи. Лучше я останусь здесь.
Но карие волчьи глаза человека в белом не отпускали меня.
Я положила руку себе на грудь. С недавнего дня я придумала, что внутри нее поселился плюшевый мурлыка. Прямо сейчас он бесился от восторга: ему понравился человек. Но я, мысленно погладив своего пушистика, отступила и побрела назад.
Я не хочу в реальность.
Осень
Хозяйка
Я зашла в сад, и мысли о жутких цветах уже не беспокоили меня.
Паутины стало ещё больше, она летала повсюду, лезла в лицо и рот. Постепенно мое лето исчезало. Цветы завяли, а листья на деревьях пожелтели. Красно-оранжевые плоды шиповника гроздьями висели на неколючих ветвях. Только они и были видны, кустарники же стояли совсем голые. За ними едва виднелась стеклянная стена, за которой иногда мелькала волчья походка человека в белом.
Я села на скамейку.
Подул холодный ветерок и принес кучу ярких листьев прямо к моим ногам.
Я опустила голову и стала их рассматривать, разгребая руками. Я почти добралась до земли. Может, там и хранился мой клад? О чем просили персонажи моих картин?
Пальцы обожгло, словно в сухих листьях залежалась крапива: они вновь улеглись передо мной – бумажные листья от блокнота.
Я смело, с вызовом глядела на них. Почему я так боюсь вас? Поведайте мне!
Лейси
В глубинах сапиенснутого мозга всплыло воспоминание.
Появилась небольшая комната. Я удивилась: мебель из прошлого века.
Хм, какой это год?!
Всю стену занимал огромный ковер с коричневыми каракулями. Он напоминал кусок ватмана, на который непоседа опрокинул банку с краской, а она расплылась немыслимыми завитушками и закорючками. Хотя он больше походил на прямоугольную тарелку, по которой человеческий детёныш размазал варёную сгущёнку.
Половину комнаты занимал разложенный диван. На нем лежало покрывало, разрисованное оленями.
Я пригляделась внимательнее.
Одну ножку дивану ампутировали. Не знаю, за какие такие заслуги, может, он диван-ветеран! Вместо нее стоял алюминиевый ковш голубоватого цвета. Если бы не золотистые длинные висюльки, пришитые к концам покрывала, позорная «ножка» была бы на виду, но висюльки скрывали импровизированный «протез».
Кричал телевизор. Шла какая-то скучная программа.
На середине комнаты стоял длинный стол на очень низких ножках. Сидеть за ним на стуле мог бы только трехлетний ребенок, взрослому же придется сесть на колени. Облокотившись на него, сидела молодая женщина: худая, даже тощая, с совершенно пустым взглядом она глядела в телевизор. Ей было безразлично, какая шла программа. Если его выключить или переключить канал, она и не заметит.
Женщина была одета в длинный темно-красный домашний халат, а русые волосы были собраны в тоненький хвостик.
На столе лежала большая кучка тыквенных семечек. Женщина увлечённо, не переставая, их грызла. Да так ловко, словно машина.
Тут сердечко мое забилось сильнее: осторожно, маленькими шажочками, почти на носках, к столу подошла девочка лет пяти в смешных тёмно-синих колготках, натянутых до самой груди. В них была заправлена поношенная белая футболочка с выцветшим изображением Микки Мауса. Футболка была явно великовата девочке.
Волосы ее русые, как у женщины с мертвым взглядом, вьющиеся, были уложены в высокую неаккуратную гульку.
Малышка стояла и с присущим детским озорством глядела на женщину.
Она не была ее матерью, я это чую. Она сестра матери, а малышка ее племянница.