И пока Бертрам раздумывал («Я не имею права, ведь это предательство»), его рот сам собой открылся, и он признался:
— Мне пришлось прыгать с парашютом. Это не разрешается. В меня стрелял мой… товарищ.
Прошло какое-то время, прежде чем Хайн осознал смысл этих слов.
И еще Бертрам сказал:
— Мне никто не поверит, и все-таки мне хотелось бы заверить вас: я не имею ничего общего с теми, кто там, наверху.
При этом он указал правой рукой на небо, голубой купол которого все еще содрогался от гула моторов. Там, вверху, подстегиваемый собственным честолюбием, метался неумолимый Хартенек, кружил осторожный Хааке, выполнял свой долг простоватый Вильбрандт. Бертрам посмотрел вверх.
Ему казалось, будто он приземлился только теперь. Да, с «теми, кто там, наверху», у него больше не было ничего общего.
— Что вы имеете ввиду? — услышал он вопрос Хайна Зоммерванда и, не раздумывая, ответил:
— Я не фашист.
— Поздновато вы об этом вспомнили! — съязвил Хайн Зоммерванд. — Что так вдруг? Разве не могли подумать об этом раньше? Или, может быть, причина в этом? — добавил он, еще раз указав на бинты.
— Мне кажется, я всегда думал иначе, — помедлив, ответил Бертрам.
— Как же вы тогда очутились здесь?
— Я солдат.
— Солдат? Солдат? — гневно воскликнул Хайн. — Какой вы солдат! Вы авантюрист, вор, бандит, убийца. Не бахвальтесь своим мундиром и погонами. Все это сплошной маскарад. Нас этим не удивишь.
Его лицо покраснело от гнева, а тяжелый кулак лег на плечо Бертрама.
— Ведь вы не первый попали к нам в руки, — резко произнес он. — Я уже видел нескольких ваших камрадов. Гордиться тут действительно нечем. Подонки и сброд. И ничего больше.
Он снова крикнул Бертраму:
— Вы — солдаты? Какие вы солдаты? За что вы воюете? Мадрид, Малага и Герника! Вот ваше геройство! Стыд и срам! И ты там был! Признайся, ведь был или у тебя не хватит мужества даже на это?
Бертрам понурил голову.
— Да, был, — прошептал он.
Хайн схватил Бертрама и затряс его.
— Вот видишь, — кричал он. — Ты был там. Конечно, был. Вы превратили Германию в концлагерь, в кладбище, в вертеп. Там вы пытаете, стреляете, ведете себя как дикари, вешаете и рубите головы. И то, чему вы научились там, вы хотите теперь разнести по всему миру. Чтобы и он стал каторжной тюрьмой. Этого вы хотите! Вот смысл вашей войны. Но одно я тебе скажу: мы не допустим этого. Не допустим. Пока мы живы, у вас не будет покоя. Мы не успокоимся до тех пор, пока не расправимся с вами, со всеми скопом и с каждым из вас в отдельности!
Хайн в ярости размахнулся, чтобы ударить. Но его удержал Пухоль.
— Ты! Ты не имеешь права так делать, даже если он немец! — кричал Пухоль.
Перепуганный Бертрам с изумлением заметил, что на глазах у Хайна выступили слезы.
Испанец протянул ему документы:
— Взгляни-ка, — произнес он. — Это мы нашли у него.
То были две записные книжки в кожаном переплете с календарными записями. Тяжело дыша, Хайн перелистал их.
В одной книжке — она была за прошлый год и почти чистая — один из февральских дней был помечен крестиком.
— А это что такое? — на всякий случай спросил Хайн.
— Дата смерти, — побледнев, ответил Бертрам.
Хайн посмотрел поверх книжки. Взгляд пленного выражал глубокую печаль.
— Дата смерти Марианны? — наугад спросил Хайн.
Расстроенный Бертрам вздрогнул:
— Откуда вы знаете…
— За несколько месяцев до своей смерти Марианна рассказала мне о вас, — произнес Хайн. — Да, я знал ее давно, знал много лет.
По бледному лицу Бертрама скользнула улыбка.
— Я принес ей несчастье, — грустно заметил он.
— Конечно! — ответил Хайн. — Разве можно ожидать от вас чего-то другого! — Некоторое время он молча листал маленькую книжку.
— Нельзя ли поскорее отправить меня отсюда? — попросил Бертрам. — У меня сильные боли.
Из тетрадки выпала фотография. Хайн с удивлением смотрел на снимок толстого мужчины в теннисных брюках и безрукавке, державшего за руки двух девочек: тонконогую Кармен и маленькую Розиту с рыбьим ротиком.
— А это что? — воскликнул он. — Как попала к вам эта фотография?
Бертрам рассказал ему историю капитана Сиснероса.
— Вот видите, — закончил он свой рассказ, — уже тогда я начал задумываться.
Но Хайн Зоммерванд не обратил внимания на признание Бертрама. Он встал и с фотографией маленькой Розиты в руке направился к Пухолю. Он должен был навестить Ирмгард. Наверное, ей было очень больно… Она очень страдала… «Сейчас я должен быть возле нее, — подумал Хайн Зоммерванд. — Хотя бы для того, чтобы пожать ей руку, чтобы поблагодарить ее за все, что она сделала. И нужно, чтобы кто-нибудь позаботился о Розите».