— Странно, — сказал он лейтенанту Стокласке. — Девять из этих десяти превосходные наездники, и вообще все они хорошие спортсмены. В характеристиках подчеркиваются их выдающиеся достижения. Единственным исключением является Молль. Майор фон Кампанини поставил ему «весьма посредственно» так же точно, как и Дорфрихтеру.
— Возможно, Дорфрихтер испытывает личную злобу к Моллю.
— Это мы должны выяснить, — кивнул Кунце. — И еще многое другое, — добавил он, вздохнув.
Дорфрихтера доставили на допрос. Казалось, он слегка поправился. Круги под глазами и следы усталости на лице исчезли. Он был не таким бледным, как раньше. Бесспорно, это было результатом его ежедневных «прогулок» при настежь открытом окне. На улице похолодало, и он выстудил камеру почти до уличной температуры, оставляя окно постоянно открытым. Воспаление легких для него предпочтительней, чем сидеть в духоте, сказал он. На вопрос, как он себя чувствует, он всегда отвечал, что ему скучно, но других жалоб у него нет.
— Какие отношения у вас были с капитаном Моллем? — начал допрос Кунце.
Если он и предполагал какую-то объяснимую реакцию, то был разочарован. Дорфрихтер отвечал с удивленным видом.
— Капитан Молль? Думаю, что я не знаю никакого капитана Молля.
— Ну хорошо — обер-лейтенант Молль. Он был одним из ваших однокашников по военному училищу.
Дорфрихтер почесал в задумчивости лоб.
— Молль? Ах да, Молль. Сейчас я смутно припоминаю. В конце концов, в выпускном классе было больше ста человек. Я не думаю, что смог бы вам навскидку назвать больше десяти имен.
— Почему вы сказали десять?
— Почему именно десять? — Дорфрихтер, ухмыляясь, казалось, дразнил его. — Потому, что как раз десять циркуляров были отправлены. Как я глупо проговорился, подумали вы, наверное. Вот и еще одно доказательство моей вины!
— Прекратите эти шутки. Отвечайте на мой вопрос!
— Я его едва знал. Понятия не имею, где он и что с ним. Думаю, что я его с тех пор не встречал.
В тот же день после обеда Карл Молль сидел на стуле перед письменным столом Кунце. В настоящий момент он был приписан к Бюро железных дорог Генерального штаба.
Казалось, его гложет единственная забота: чтобы поезда отправлялись точно в срок. Его лицо, как и голова, были чисто выбриты. В речи Молля слышался легкий прусский акцент, и он применял иногда выражения, обычно не использовавшиеся в императорской армии. Нечто прусское проявлялось и в его манере держаться — чопорно, подчеркнуто корректно, в нем не было ни малейшего намека на шарм и живость венцев.
— Мое отношение к обер-лейтенанту Дорфрихтеру, — объявил он, — нельзя считать вполне дружественным. У меня было чувство, что он меня недолюбливает, и это было обоюдным.
— Какова же была причина? Возможно, были какие-то споры?
— Спор — не совсем подходящее выражение для этого случая. Скорее, я бы назвал это различием мнений. Мы…
Кунце, не желавший копаться в терминах, поймал его на слове:
— В чем же заключались различия ваших мнений?
— Главным образом, в военных вопросах. Но вы позволите мне сделать замечание личного характера? Мой отец еще молодым переехал в Австрию. Я здесь родился, но остальная семья Молль живет по-прежнему в Бреслау. Два дяди и шесть кузенов служат офицерами в прусской армии. Они профессиональные офицеры. От них я узнал, что такое настоящая дисциплина. Боюсь, что наша австро-венгерская армия несколько чересчур комфортна, если можно так выразиться. Это не идет ей на пользу. Дорфрихтер не хотел об этом и слышать.
Пространные рассуждения Молля действовали Кунце на нервы.
— Вы хотите сказать, что ваши споры касались абстрактных вещей и что никаких личных конфликтов между вами не было?
— Конечно нет, — сказал Молль, слегка обескураженный поворотом мысли Кунце. — У нас были также различные взгляды на значение скорострельного оружия.
— Подумайте как следует, — настаивал Кунце. — Возможно, вы вспомните о каком-то инциденте, носившем личный характер?
— Мне очень жаль, но не могу ничего припомнить.
— Скажите, после окончания военного училища были ли у вас прямые или косвенные контакты с Дорфрихтером?
— Никаких. Но есть вот еще что. Мне это только сейчас пришло в голову. В 1907 году я был направлен в 24-й пехотный полк в Кешкемет, в Венгрию. Я жил там у некой фрау Варга. Несколькими месяцами раньше эту же комнату снимал Дорфрихтер, которого к этому времени перевели в 13-ю бригаду в Сараево.