— Нет, почему, у меня домашний обед с собой, — выдала Грейнджер с каким-то странным придыханием. — Заодно оцените мою готовку — я пытаюсь совершенствоваться в этом плане и не откажусь услышать объективное мнение.
Она закончила свою проникновенную речь и, наконец, отлипла от него, делая шаг назад, стоя на ногах вполне твердо. Он, конечно, отпустил её так же резко, как подхватил, но разочарованно сжал ладони в кулаки, больше не ощущая под пальцами чужого тепла. Зачем она взяла с собой обед, если не собиралась уходить на перерыв? Под охлаждающими чарами еда, конечно, спокойно пролежала бы и до ужина, но был ли смысл таскать её с собой? Его взгляд зацепился за бугорки на кофте, как раз в районе сосков, и мысль умерла в зародыше. Ткань не была и близко прозрачной, но все же довольно плотно облегала стройное тело. И да, белья там точно не имелось.
Он проглотил слюну, надеясь, что Грейнджер спишет эту реакцию на другой аппетит, и нахмурился, пытаясь сосредоточиться на том, что она предлагала. Поваром он был, возможно, даже неплохим, но слишком мало времени и сил уделял этому, питаясь, как попало. Так что, если она готовит хотя бы на уровне «удалось не сжечь яичницу», это будет терпимо. Он, конечно, все равно выскажет все, что думает, просто потому… просто потому, что понятия не имел, как ещё можно с ней общаться. Она до сих пор звала его профессором, хотя он уже три года как оставил кресло директора, а два они и вовсе были коллегами. Впрочем, разве он сам хоть раз говорил, что хочет перейти на более неформальное общение?
— Вы справитесь с сервировкой, Грейнджер? Или и тут попытаетесь свалиться лицом в салат или что там у вас?
Она улыбнулась, будто он сказал ей что-то приятное. Или, по крайней мере, нейтральное. И как терпела? Наверное, просто привыкла в отсутствие альтернатив. За последние полгода он говорил с, от силы, десятком людей, и с большинством из них обменялся едва ли парой дежурных фраз. У Грейнджер ситуация вряд ли была лучше, учитывая, сколько времени они проводили в лаборатории. Вероятно, она даже считала его кем-то вроде друга, про себя. С учетом, что он думал о ней…
Нет, стыдно ему не было. Так уж вышло, что его «круг общения» резко сократился с сотен, считая учеников, до одного человека. И у этого человека обнаружилась красивая грудь. И нежная, наверняка очень приятная на ощупь, конечно, не для его грубых от работы пальцев, кожа. От него вкусно пахло легкими цветочными духами (а ведь он просил не пользоваться ароматизированной косметикой), а от редкого, практически интимного шепота в тишине лаборатории хотелось заткнуть его поцелуем. В общем, при всех прочих минусах трудно было не заметить, что Грейнджер все же женщина. К тому же думать о ней в этом ключе было хоть и выматывающе, но приятно, а не так раздражающе, как обычно. Правда, после войны она и без того стала куда молчаливее и не спешила делиться своими познаниями, почерпнутыми из книг, как будто только она умела читать, направо и налево, что уже снизило градус фонового конфликта между ними.
— Ничего, сэр, мне уже гораздо лучше, — она схватилась за нижний край кофты и потянула его вниз каким-то неуверенным жестом.
Ему стоило неимоверных усилий удержать взгляд на её переносице. Это просто похоть. И одиночество. Потрясающе непрофессионально, но когда это он придерживался норм? Хоть нарушал их и близко не в этом ключе. Но пока это не покидает его головы, закрытой окклюменционными барьерами, это в любом случае исключительно его дело и проблема.
— Не переборщите с согревающими чарами, — отрывисто бросил он и резко развернулся к выходу.
— А вы?.. — она чуть ли не схватилась, на сей раз, за его мантию.
— Я только что работал с чешуей пятнистой саламандры без перчаток, а это сомнительная приправа к обеду.
Грейнджер тут же принялась оглядывать себя, видимо, в поисках пятен на одежде, и достала из рукава палочку. Вообще это была чистая правда, но руки он мог помыть и прямо здесь, в лаборатории. Однако, ушел в уборную просто чтобы выдохнуть после пережитого стресса с эротическим подтекстом. Да ещё и закрылся изнутри, со всеми мерами предосторожности, словно держал оборону. Хотя на их этаж и, особенно, в отгороженный угол, на две трети состоящий из склада ингредиентов, как раз только за ними и приходили не чаще, чем пару раз в месяц. От всех навязанных министерством то ли контролеров, то ли напарников он успешно отбился, а никчемные ассистенты сбежали сами. Осталась только упертая Грейнджер. Она попала сюда благодаря своему иммунитету, а потом так тут и осталась, как рукастая и сообразительная. Таких всегда было мало, а после войны и вспышки эпидемии осталось и того меньше.
Он привалился спиной к холодной кафельной плитке рядом с раковиной и расстегнул пуговицы заклинанием, взявшись наконец-то за ширинку. Белье было испачкано смазкой, губы брезгливо искривились. Физическая близость никогда его особенно не интересовала. Ничего важного, не больше, чем досадная биологическая потребность на уровне с пищей и сном — вроде и надо, и даже удовольствие приносит, но на деле занимает кучу лишнего времени. Даже к Лили он испытывал скорее романтические чувства, чем страсть. После её смерти это утратило последнюю эмоциональную привлекательность для него.
Поэтому, возможно, вспыхнувшая тяга к Грейнджер была вызвана тем, что он закрыл этот этап своей жизни — расплатился со всеми долгами, освободился. И немного — внутренней пустотой от потери смысла существования. К тому же ему больше не нужно было думать одновременно о тысяче вещей, что давало время на посторонние мысли. Времена сейчас опять были непростые (а когда они такими не были?), но он, по крайней мере, не хранил чужие секреты, не играл ненавистные роли и не балансировал на грани каждый день.
Пришлось выдохнуть и застегнуть ширинку обратно, уложив все ещё напряженный член поудобнее. Не хватало ещё заставлять Грейнджер, наверняка подпрыгивающую на месте от нетерпения, когда он разнесет её способности к кулинарии в пух и прах, ждать. Помастурбирует дома.
— Это паста с морепродуктами в… вы же едите морепродукты? — встревоженно воскликнула она, когда он зашел в комнату.
— Да, — отмахнулся он, хотя даже не мог вспомнить, когда в последний раз пробовал что-то подобное. Но у него все равно не было никаких особенных вкусовых привычек.
Она облегченно подвинула миску в его сторону. Вообще-то это была зона для теоретической и прочей бумажной работы, а не столовая, но раз уж тут стояли столы и кресла, то отчеты можно было и пододвинуть. Да и по так любимым ею правилам техники безопасности было лучше есть тут, а не в самой лаборатории. Но, в общем-то, Грейнджер спрашивать разрешения не стала и без смущения разложилась на его месте.
— …в сливочном соусе, — тут же продолжила она. — А ещё яблочный пирог. Немного не в тему, но зато он у меня получается лучше всего.
— Восхитительно, — он скривился и сел, хватаясь за посуду.
— И чай! Горячий, в термосе. Мне всегда казалось, что вы любите кофе…
— Успокойтесь уже, Грейнджер, и ешьте сами. К кофе я равнодушен.
Брюзжать с набитым ртом даже ему не хотелось, поэтому они замолчали, сосредоточившись на обеде. К тому же, еда действительно была неплохой, даже отличной, относительно его ожиданий. Хотя есть спагетти одной вилкой было не очень удобно, но трансфигурировать приборы ему было откровенно лень. А Грейнджер справлялась и так, правда, жевала сосредоточенно, словно экзамен сдавала. Он проследил за движением её горла и одернул себя. Источник возбуждения был сомнительный. Сколько раз за жизнь он видел её, в Хогвартсе и уже взрослую, за столом? И это нисколько не интересовало его до сего момента.
Точно, он же ещё и учил Грейнджер! Это должно было стать одной из причин самоосуждения, конечно же. Правда, с учетом, что он работал в школе с начала восьмидесятых, практически все женщины-волшебницы Великобритании чуть младше его самого имели неудовольствие быть его студентками. И это, наверное, подразумевало, что он должен был праведно игнорировать их всю оставшуюся жизнь. Не то чтобы он сильно с этим спорил, учитывая собственную низкую заинтересованность, но это было просто смешно. Наверное, даже не отягощённые моралью дамы из Лютного когда-то получали троллей на его занятиях. Страшно обращаться, вдруг припомнят обиду в самый неподходящий момент? Впрочем, кто вообще из магмира захочет с ним добровольно спать теперь, учитывая раскрытую во всех неблаговидных подробностях биографию? Да и влекло его, очевидно, только к одной конкретной ведьме.