Соломатин произносил тосты за дружбу и успех, за удачу. А Аникеев чем больше пил, тем больше думал как хорошо и правдиво говорит он, как прав он в своих наполненных жизненной мудростью и глубоким смыслом речах, и в ответ он тоже произносил тосты, растроганный наплывом восторга и доброты, пил, предлагал выпить еще, слушал Соломатина.
В этом немноголюдном кафе они сидели до сумерек спорили, соглашались, перебивая друг друга, опять произносили тосты, пили на десерт какой-то вызывавший изжогу приторно-сладкий ликер, запивали его кофе, наконец, будто вынырнув из тумана, опомнились - темнота ночи сгущалась в аллеях парка. «Все отлично, и мне не стыдно, что я немного пьян. Но почему мы встали и так рано ушли из такого уютного для разговора кафе»? - подумал Аникеев когда они направились к выходу.
И как-то сложно было ему подумать и согласиться, что вот сейчас они выйдут из парка, где на темнеющих улицах бледным светом зажигались фонари, и расстанутся. Он сядет в пустой последний троллейбус, уедет к себе, в одиноко пустующую квартиру, и опять останется один со своими мыслями, в которых разыгравшееся воображение рисовало вызывающие неистовую ревность сцены.
- Честное слово, Саша, мне не хочется домой, - сказал Аникеев. - Может, пойдем пешком до центра?
Тогда Соломатин предложил «на посошок», зашли в «Юбилейный», чтобы выпить по последней рюмке коньяку, и здесь Соломатин залихватски подмигнул официантке, высокой, черноглазой, молодой девушке в накрахмаленном переднике, она вежливо улыбнувшись, расставляя на подносе рюмки, кокетливо повела бровями: «Садитесь пожалуйста».
Затем они сидели в нижнем, ярко освещенном салоне, заказали зачем-то шампанское, снова говорили, смеялись, обдуваемые прохладной свежестью весенней ночи, и вдруг внезапно он вновь ощутил то так мучавшее его чувство, надеясь, что выговорившись ему станет легче, и найдя в этой истинной откровенности единственный способ избавления он тихо спросил:
- Скажи, Саша, тебе знакомо чувство ревности?
- Названное тобою чувство знакомо всем, - иронически ответил Соломатин. Она, то есть ревность, часто вводит людей, охваченных ею, в порывы гнева и аффекта.
- Я вот представь себе, все чаще думаю об этом, мучаюсь с тех самых пор как вместе с Ольгой, - сказал Аникеев, будто ища понимания всматриваясь в лицо Соломатина.
- А что разве был повод с её стороны? Хотя патологическим ревнивцам и повода не нужно, и ревнуют они, как правило, ни к кому-то конкретно, а вообще, и заметь все это от недоверия и от неуверенности в себе. Но с другой стороны, ты живешь с красивой женщиной, с очень красивой,- повторил Соломатин,- а это брат мина замедленного действия, пороховая бочка, если хочешь. Так, что тут как говорится, было бы желание, а повод всегда найдется.
-Я вот тоже часто об этом думаю, что она во мне нашла, ведь она такая красивая, да и разница в возрасте у нас внушительная.
-Вот и я о том же, я ведь давно с ней работаю, нет, нечего такого я сказать не хочу, но даже самая страшная и неприглядная женщина без труда найдет себе партнера, при желании ночку скоротать.
-Утешил, спасибо,- понуро сказал Аникеев и будто ища оправдания спросил,- а может я просто накручиваю себя, может и нет нечего, а ревность моя просто плод мнительности?
-Как тебе сказать я конечно в душу тебе лезть не стану, но ведь дыма, то без огня не бывает, при том Ольга ведь замужем была. Да и, насколько мне известно, странные какие-то отношения у неё с бывшем мужем. Ты только не подумай, что я накручиваю тебя, но факты, Володя, вещь упрямая. Живет до сих пор у неё в квартире ну как это понимать?
-Да, уж согласился Аникеев, но люблю я её понимаешь, очень люблю, оправдываю и прощаю многое. Хотя сам чист перед ней о других даже не думаю. Знаешь, Саша, а ведь свою первую жену я сначала абсолютно не ревновал. До тех пор, пока она не стала ночевать у так называемых подруг... вот, тут я впервые познал страдания ревнивца, тут я готов был убить всех этих подруг и себя. Я рычал в бессилии, как стареющий лев, и метался по городу в поисках ее!.. Идиотское было время, признаюсь я тебе. Но она - особая статья.
-Ну, брат, знаю я всё, а Алена твоя была просто милая пресыщенная потаскушка, не более. Зато я сейчас свободен, дружище, понимаешь ли ты? Свободен от женщин и любви, а значит, и от ревности. Брак, Володя, мешал мне, как... пудовые кандалы, как гири на ногах. Надо полагать, я не создан для семейных сантиментов. Для меня была сущая каторга: капризы, упреки, обязанности супруга, не то сделал, не то купил, выпил лишнюю рюмку, и тому подобные воспитательные меры и бытовые детали.