- Я ревную ее, иногда даже безо всякого повода - очень тихо сказал Аникеев, слушая и в то же время совсем не слушая Соломатина, и, заложив руки за голову, договорил неестественно спокойным голосом: - Это и есть медленная пытка, Саша, и где избавление от всего этого? Где лекарство от ревности?
-Ты Володя, болен, и ревность твоя носит исключительно параноидальный характер, но есть одно средство, - Соломатин злорадно покосился в сторону соседнего столика, где сидели две явно пришедшие в заведение с определенной целью девицы, то и дело смотрели в сторону их столика, тихо перешептываясь, посмеивались, вот она громко сказал Соломатин указывая взглядом на двух девиц за соседним столиком.
И Аникеев, явно понимая ход мыслей Соломатина, сжавшись, неприятно поморщившись, сказал:
-А, если действительно нет повода для ревности, что же тогда получается, я изменю.
-Нет повода говоришь, а в командировке, знаешь с хорошенькой женщиной ведь тоже всякое случится, может, а так легкий флирт с твоей стороны не повредит, да и расслабишься, забудешь все, ну а если дальше зайдет нечего страшного, зато совесть твоя чиста будет, квиты будете, если твой шаг первым окажется, зато потом, когда все вдруг вскроется, а все тайное бывает явным, не так обидно будет. Наперед, так сказать авансом,- утешал его Соломатин.
И быстро отхлебнув шампанского он вдруг почувствовал, что есть и в словах Соломатина какой-то смысл, рецепт избавления от навязчивой ревности, предложенный Соломатиным не казался ему абсурдным, а напротив выглядел как избавление от терзавших его мыслей. Не аванс, а вынужденная предупредительная мера, пронеслось вдруг в голове.
А тем временем Соломатин кокетливо подмигнул девицам, приглашая их присесть за их столик. Аникеев одобрительно кивнул головой, подвинул стул рядом со своим, вежливо приглашая девушку присесть. И он видел, как девушки встали, неторопливо покачивая бедрами, приблизились к их столику, одна присела возле Соломатина, другая возле него. И Аникеев еще не успев взглянуть на свою соседку, как вдруг появилась другая девушка, с учтивой застенчивостью отодвинула стул стоявший возле Соломатина:
-К вам можно?
И он с той - же учтивостью одобрительно улыбнувшись осторожно отодвинул стул рядом:
-Конечно! Он разглядел ее светлые волосы, продолговатое лицо умной студентки.
«Кто же, собственно, эти девицы? Зачем они сели с нами? - подумал Аникеев и здесь же вспомнил об Ольге и как-то сразу нехорошо стало на душе, но стараясь не думать об этом, он решил воспользоваться случаем.
Потом Соломатин жестом подозвал официантку и мгновенно принесли две ледяные бутылки с колой и ром, девушки зашевелились, заулыбались, разлили колу, одна подала стакан Соломатину, другая -Аникееву, и его взору открылось: приятное лицо, вьющиеся соломенного цвета волосы, большие темные глаза ничего не выражали, тонкий свитер обтягивал ее сильную грудь, нога умело заброшена на ногу, узкая короткая юбка стянулась, обнажая телесно белеющее колено.
Она отпила глоток из рюмки, качнула ногой, жестом попросила у Аникеева сигарету, и он охотно угостил ее, чиркнув зажигалкой. Огонек осветил чуть прямой узенький носик, густо начерненные ресницы, пухленькие губки, плотным колечком охватившие сигарету, ее ухоженные ноготки, блестевшие лилового оттенка лаком. Она, медленно затягиваясь, опять качнула ногой, будто невзначай коснувшись округлой коленкой Аникеева, улыбнувшись.
- Меня зовут Тамара, - звонким голосом сказала она.
- Очень, приятно, меня Владимир, - сказал Аникеев и стал смотреть как Соломатин, уже не стесняясь, будто забывшись от выпитого страстно, с нескрываемой дерзостью целует в губы другую девушку.
Затем принесли на их столик вино, две густо-черные бутылки, четыре бокала, которые официантка молчаливо наполнила. Тамара пригубила бокал, искоса поглядывая на Аникеева, а официантка ушла за занавеску, скрывающую выход.
И тотчас глухое беспокойство возникшей нереальности колючим холодком стало вкрадываться в сознание Аникеева. Тамара, прижимающая колено к его ноге. «Что это? Что же со мной происходит? Зачем я это делаю?» этот вопрос, словно отрезвлял его. И тогда чувство той разрушающей ревности отступало, все реже и реже напоминая о себе. «Нет, надо сейчас же подняться, во что бы то ни стало сделать над собой усилие, выйти из этой нереальности»-твердил он себе, но пребывая в состоянии любвеобильного блаженства, решил довериться судьбе.