В этом состояли прямые меры Юлиана против христиан. Никакого насилия, никакого дальнейшего притеснения, способного раздражить гордых и чувствительных галилеян, не было. Богослужение и проповедь совершались свободно, ни одного епископа не было в изгнании – дело неслыханное со времени Никейского собора. Только Афанасий Александрийский был исключен из всеобщей терпимости.49 Удаляясь в изгнание, он утешал христиан: «Не бойтесь, друзья мои, – говорит он, – это маленькое облачко, которое скоро пройдет. Посторонимся немного».
В то же время Юлиан различными частными внешними мерами старался поддержать блеск языческого культа. С новой пышностью восстановлены были алтари, щедрые пожертвования полились в языческие храмы; время Юлиана является временем магов, прорицателей, математиков и вызывателей умерших. Сам Юлиан принял звание pontifex maxi-mus, приносил жертвы, устраивал языческие торжества; он суетился около алтарей, держал нож, носил дрова; снова дымились и окрашивались кровью жертвенных животных алтари храмов языческих богов. Жертвы эти были так часты и обильны, что даже язычники острили, говоря, что скоро не останется ни одного быка в стране. А христиане громко называли императора «быкосожигателем».
Действительно, реформация внутренней жизни язычества была лучшим и благороднейшим средством борьбы и победы над христианством. Но проницательный и вместе с тем ослепленный ум Юлиана не мог придумать ничего другого, как только вводить такие же учреждения, какие выставляли на вид добродетельные христиане. Бессилие язычества выказалось прежде всего в тех самых мерах, которые принимались, чтобы его поднять. Как неоплатоники, которыми кишел двор Юлиана, проповедовали свое учение, так этот последний – свою организацию.
По его мнению, христианству нужно противопоставить языческую иерархию или вообще языческую церковь. Неоплатоники должны были сделаться проповедниками и учителями этой церкви. Верховный жрец (архиерей) являлся равным христианскому митрополиту: под его управлением стояли простые жрецы и священные коллегии провинций. Все они имели главой первого понтифика, то есть императора.
Жрецы должны были стать образцом подражания чистой и безупречной жизни для народа; они обязаны не только совершать богослужение и приносить жертвы, но и заботиться о душах своей паствы. Им запретили посещать соблазнительные театральные зрелища, которых избегали и христиане, пить в тавернах, заниматься низкими ремеслами; за всем этим наблюдали верховные жрецы. Введена была церковная дисциплина, отлучение и покаяние.
В храмах поставили кафедры, с которых неоплатоники должны были объяснять истинное значение мифологии и побуждать к нравственной жизни. Так как неоплатоники проповедовали аскетизм, то устроены были монастыри для желающих мужчин и женщин, которые чувствовали призвание к уединенной, особенно чистой и философской жизни. Христианская благотворительность и дела милосердия, попечение об умерших, гостиницы и госпитали – все это навязывалось эллинизму. Юлиан распорядился, чтобы общественные магазины выдавали хлеб и вино, чтобы прекратилось позорное положение, когда «безбожные галилеяне кормят не только своих, но и язычников, а также и из иудеев никто не просит милостыни». Жрецы должны были внушать частным лицам, чтобы и они оказывали содействие государству.
Юлиан думал, что именно благотворительность всего более содействовала распространению христианства: не напрасно он сам раньше был христианином. Как последователи Христа учились в языческих школах, чтобы приобрести оружие для борьбы, так Юлиан думал, что хорошо изучил своих врагов и может победить их собственным их оружием.
Все это было прекрасно, но при этом Юлиан забывал одно: что средства, которые он заимствовал у христианства, вытекали из живого производительного духа новой религии, которая способна была сама заимствовать чужое и перерабатывать его в своих видах. Напротив того, эллинизм, усталый и изношенный, до такой степени был лишен живого духа, что не мог переработать чего-нибудь принесенного извне и, как сухая мертвая ветвь, должен был отпасть от умирающего дерева языческой религии.