форма: «…материя есть в возможности, потому что может приобрести форму; а
когда она есть в действительности, у нее уже есть форма» (Мет. 9, 8). Аристотель
вводит знаменитую пару понятий «возможность (d)unamiq) и действительность
(_en)ergeia)», или по-латыни «акт и потенция». В свете учения о возможности и
действительности становится понятно, почему Аристотель считал иногда материю
сущностью: «…сущность как субстрат и как материя общепризнанна, а она есть
сущность в возможности» (Мет. 8, 2).
Первая материя есть чистая возможность. Она таит в себе возможность стать
всем, чем угодно, и поэтому в материи, или в возможности, как указывает
Аристотель, уже не действует основной закон, т.е. в возможности одно и то же
может быть и не быть присущим одному и тому же в одно и то же время и т.д. Этот
закон применим только к реальному, действительному миру, а в возможности
каждая вещь может быть и одной и совершенно другой. Неродившийся человек
может быть и большим и маленьким и т.д. Только осуществленность,
действительность лишена такого принципа сосуществования противоположностей.
Переход из возможности в действительность, к становлению вещи такой,
какой она есть в реальном бытии, возможен благодаря движущей причине.
Аристотель различает движущую и материальную причины, поскольку материя
сама в себе не имеет источника движения. Он исходит из обычного опытного
факта, что никакое тело самостоятельно не может привести себя в движения –
необходимо какое-либо внешняя причина, она и будет движущей причиной. А
поскольку каждая вещь имеет началом своего движения некоторое другое
движение, а это движение имеет своим началом в свою очередь третье движение,
то, в конце концов, если мы не хотим уйти в бесконечность (а бесконечность для
Аристотеля непознаваема и поэтому не существует), мы вынуждены признать
некоторую неподвижную первопричину. «Если же необходимо, чтобы все
движущееся приводилось в движение чем-нибудь - или тем, что приводится в
движение другим, или тем, что не приводится, и если тем, что приводится в
движение другим, то необходимо должен быть первый двигатель, который не
движется другим, и если он первый, то в другом нет необходимости (невозможно
ведь, чтобы движущее и движимое другим составляло бесконечный ряд, так как в
бесконечном ряду нет первого) И вот если, таким образом, все движущееся
приводится в движение чем-либо, а первый двигатель не приводится в движение
[ничем] другим, то необходимо, чтобы он приводил в движение сам себя» (Физ. 8,
5). Эта причина должна быть принципом движения, должна быть движущей
причиной, но сама должна быть неподвижна, ибо иначе она так же должна быть
чем-то приведена в движение: «А так как то, что и движется и движет, занимает
промежуточное положение, то имеется нечто, что движет, не будучи приведено в
движение; оно вечно и есть сущность и деятельность. И движет так предмет
желания и предмет мысли; они движут, не будучи приведены в движение» (Мет 12,
7).
Неподвижный перводвигатель у Аристотеля занимает особое место в его
онтологии и обладает атрибутами Божества – необходимостью существования,
вечностью, простотой, нематериальностью, мышлением, а кроме того он один и
един. «От такого начала зависят небеса и [вся] природа» (Мет. 12, 7), - пишет
Аристотель. Прежде всего, он существует не случайным, или, как говорит
Аристотель, не привходящим образом, а совершенно необходим, ибо имеет
источник своего существования в самом себе: «…так как есть нечто сущее в
действительности, что движет, само будучи неподвижным, то в отношении его
69
перемена никоим образом невозможна… Следовательно, [первое] движущее есть
необходимо сущее; и, поскольку оно необходимо сущее, оно существует
надлежащим образом, и в этом смысле оно начало» (Мет. 12, 7). Перводвигатель
вечен, поскольку вечно движение в мире. Он один, ведь если существует
множество неподвижных перводвигателей, то это нарушит принцип единства и
связи движения в мире, поэтому «достаточно и одного [двигателя], который,
будучи первым среди неподвижных и существуя вечно, будет началом движения