Таким образом, положение Лелевеля в Варшаве не было особенно прочным, когда в 1820 году Виленский университет объявил наконец конкурс на замещение кафедры истории. Темой конкурса было «О истории, ее ответвлениях и науках, с нею связанных». Лелевель приступил к конкурсу без веры в успех. Между тем его конкурсная работа оказалась настолько выше всех остальных, что выбор был бесспорен. После новой проволочки Виленский университет перед самыми каникулами 1821 года зачислил наконец Лелевеля на должность ординарного профессора. Недооцененный или попросту выжитый из Вильны три года назад, он возвращался теперь на кафедру почти как триумфатор.
Вступительная лекция Лелевеля была назначена на 19 января 1822 года. Наплыв слушателей, не только студентов, но и горожан, был настолько велик, что ректора и профессоров едва не задушили в толпе. Дважды меняли зал, выбирая все больший, наконец отложили лекцию на два дня, чтобы подготовить самый большой зал. В этот день Лелевеля слушало более полутора тысяч человек. Он говорил о трудностях профессии историка, а в заключение коснулся просьбы, с которой уже не раз к нему обращались: чтобы в своих лекциях он обратил внимание также на «местную историю, историю Литвы». Бесспорно, отметил он, сделать это и можно и нужно, но «нельзя трактовать историю ни одного уголка Европы без знания ее всеобщей истории, без обращения к ней. Уже в течение многих веков судьбы стран и народов определяют не только деятельность и не только заслуги жителей или правителей, но всеобщее движение и перемены культуры. Кто пренебрежет этой общей деятельностью человеческого рода, тот неверно изложит историю собственного народа, а своих предков то почтит необоснованной похвалой, то невольно их обидит. Всеобщая история является совокупностью всех историй, опорным пунктом, на котором основывается развитие отдельных народов».
В соответствии с этой посылкой Лелевель читал последовательно курс всеобщей истории — древней и средневековой, затем историю исторической науки, вновь начиная со времен античности. Он читал также лекции по методологии («История, ее ответвления, на чем она опирается»), подготовил курс статистики, которой он отводил, как отмечалось, огромную роль при исследовании прошлого. На его лекциях всегда было много слушателей, которые нередко встречали и провожали его аплодисментами.
За несколько лет, прошедших с 1815 года, идеи, концепции, форма выражения, вчера еще вызывавшие удивление и осуждение, вдруг стали всеобщим достоянием. В литературе утвердился романтизм, восторжествовал он и в политике. Наиболее горячо аплодировали Лелевелю друзья и сотоварищи Адама Мицкевича, первого романтического поэта, те самые, кого вскоре мы встретим в рядах романтиков-конспираторов.
Мицкевич приветствовал возвращение Лелевеля одой, в которой сквозь сознательно классицистическую форму, сквозь торжественно размеренный ритм прорывался сдерживаемый юношеский энтузиазм:
Необходимо отметить, что стихотворение содержало поэтическое изложение историософии Лелевеля, оно говорило о постепенном развитии человечества, последним этапом этого развития была недавняя французская революция. Мицкевич включил в свое стихотворение яркую декларацию интернационализма: