Сталин слушал. В общем, по сравнению со вчерашним – ничего нового. Старик снова призывает к вооружённому восстанию. Всё то же самое. “Никакой поддержки Временному правительству”, “вооружение пролетариата”, “никакого сближения с другими, партиями”. Ему там хорошо рассуждать … из Цюриха. А нам здесь что – одним против всех? Ну ладно, не зря мы вчера битый час обсуждали со Львом Борисовичем нашу стратегию. Сейчас начнётся.
– Таковы, в общем, последние указания Ленина, – продолжал Шляпников, – Как видим, они почти полностью совпадают с тем, чем мы здесь и занимаемся. Единственное – вооружение пролетариата. Формирование боевых отрядов происходит значительно медленнее, чем было бы желательно. Прошу высказываться. Выдвигайте предложения. Обсудим и проголосуем.
Но ни единого предложения по телеграмме Старика прозвучать не успело. Поднялся Каменев и вперил взгляд в Шляпникова. Очки его воинственно сверкали
– Вот-вот, как раз по вопросу голосования у меня есть пара замечаний. Вы на вчерашем заседании позволили себе обсуждать – включать или не включать товарища Сталина в состав Бюро ЦК как полноправного члена. Более того, вы проголосовали за включение его всего лишь с правом совещательного голоса. Вопрос о введении меня в состав редакции “Правды” даже не поднимался. Между тем то, что я являюсь членом редакции, а товарищ Сталин – членом ЦК, никак не может быть отменено нашим арестом. Нас что, кто-то снимал с этих постов? Было голосование? Есть протокол заседания?
– Позвольте, – Шляпников даже не успел сесть, – даже если такого голосования и не было, вчера оно было проведено. Большинством голосов Сталин избран членом Бюро с совещательным голосом. Насчёт Вас, Лев Борисович, я согласен. Я полагаю, мы должны включить в сегодняшнюю повестку вопрос о Вашем кооптировании … в состав редакции … , – уже медленнее и тише закончил Шляпников, глядя на поднимающегося со стула Сталина.
Тот так и впился взглядом в него. Жёлтые тигриные глаза полыхали злобой. Шляпников буквально ощутил, как цепенеет под этим взглядом, как воля Сталина его парализует. Тот заговорил.
– Ви что ко мнэ как в царской охранке обращаетесь? Нэ Сталин, а ТОВАРИЩ СТАЛИН, – голос звучал глухо, но в то же время яростно, из него буквально сочилась какая-то тяжёлая злоба, – Ви, кажется, вообразили, товарищ Шляпников, что можете сами решать, кто состоит в Бюро, а кто нэт? Ошибаетесь! Я – член ЦК с двенадцатого года. Товарищ Каменев – бессменный член редакции “Правды”. И не вам это менять! У нас тут ЦК партии большевиков или Жандармское Управление? Садитесь, товарищ Шляпников.
Тот послушно, даже с каким-то облегчением сел, чувствуя предательскую слабость в ногах. Грузинский акцент, звучавший в словах этого страшного человека, не забавлял, а напротив парализовал каким-то первобытным ужасом.
Сталин продолжал уже спокойнее, и акцент стал чувствоваться намного слабее.
– Теперь по существу. Наша со Львом Борисовичем позиция была, надеюсь, изложена вчера достаточно ясно. Если непонятно – товарищ Каменев может повторить. Прошу высказываться – у кого есть возражения, дополнения. Если кому-то кажется, что мы неправы – с удовольствием выслушаем. Может быть, мы преувеличиваем популярность в народе Львова и Керенского? Или, может, наше понимание марксизма в приложении к текущей ситуации ошибочно? Прошу высказываться, товарищи … потом будем голосовать
В этот день Бюро ЦК приняло несколько решений, полностью поменявших его курс. Теперь вопросы о конфронтации с Временным Правительством, вооружении пролетариата и подготовки вооружённого восстания на повестке дня уже не стояли.
Редакция “Правды” была изменена явочным порядком, и в неё вошли Сталин, Каменев и Сокольников. Что немедленно отразилось на содержании печатаемого.
Из четырёх писем Ленина из Цюриха, касавшихся вопросов тактики (“Письма издалека”) было напечатано лишь одно, да и то с большими сокращениями. Как Бюро ЦК, так и редакция “Правды” перешли на позиции, которые можно было смело называть антиленинскими. На заседаниях всё ещё звучали недовольные голоса в пользу возвращения к линии Ленина, но Сталину с Каменевым всё время удавалось повернуть ход заседания в нужную им сторону.
17 марта 1917 года. Сталин.
Сталин сидел в углу комнаты. Нахохлившись, втянув руки в рукава старого полупальто. Завтра предстояло очередное заседание Петросовета, а он всё ещё не мог понять – что же происходит … и, значит, как ему, Сталину, себя вести. Да, уже Сталину, а не Кобе. Это он в юности был Коба. Герой, боец. Из тех героев, которые, не задумываясь, достают револьвер и всаживают пулю в сердце врага.