Блок писал о своей поэме (1918 г.): «Я только констатировал факт: если вглядеться в столбы метели на этом пути, то увидишь “Исуса Христа”». В 1920 г. он добавил: «Те, кто видят в “Двенадцати” политические стихи, — или очень слепы к искусству, или сидят по уши в политической грязи, или одержимы большой злобой».
Диалектика бунта и революции — явление грандиозное и многомерное. В этой диалектике и вызревало распутье между Лениным и оппозиции в РКП(б). Троцкий писал: «Для Блока революция есть возмущенная стихия: “ветер, ветер — на всем божьем свете!”… Для Клюева, для Есенина — пугачевский и разинский бунты… Но революция вовсе не только вихрь… Революция же есть прежде всего борьба рабочего класса за власть, за утверждение власти, за преобразование общества» [58, с. 83].
Ленин, напротив, в разных формах объяснял, что общество состоит из разных общностей и что правящая партия не может действовать согласно интересам одного класса. Бунтующие общности трудящихся — не враги советской власти, даже если в данный момент они восстали против этой власти. Бунтующие трудящиеся были социальной базой революции, но все они были в поиске верного пути в условиях неопределенности, хаоса и кризиса картины мира. Партизаны Сибири разгромили Колчака, но потом значительная часть их подняла восстание против советской власти. Восстания приходилось подавлять, но не разрывать контакт с этими людьми, а искать новые формы жизнеустройства, приемлемые и повстанцам. Эта проблема вызвала острые дискуссии в 1921 г., когда начался переход от военного коммунизма к НЭПу.
Сразу после Октября большевики выступили против «бунта», против стихийной силы революции. Во время перестройки обвиняли Ленина в лозунге «грабь награбленное», а на деле это был лозунг «бунта», которым должны были овладеть большевики. «Попало здесь особенно лозунгу “грабь награбленное” — лозунгу, в котором, как я к нему ни присматриваюсь, я не могу найти что-нибудь неправильное, если выступает на сцену история. Если мы употребляем слова: экспроприация экспроприаторов, то почему же здесь нельзя обойтись без латинских слов?
И я думаю, что история нас полностью оправдает, а еще раньше истории становятся на нашу сторону трудящиеся массы; но если лозунг “грабь награбленное” проявил себя без всяких ограничений в деятельности Советов и если окажется, что в таком практическом и коренном вопросе, как голод и безработица, мы натыкаемся на величайшие трудности, то тут своевременно сказать, что после слов “грабь награбленное” начинается расхождение между пролетарской революцией, которая говорит: награбленное сосчитай и врозь его тянуть не давай, а если будут тянуть к себе прямо или косвенно, то таких нарушителей дисциплины расстреливай…
И вот когда против этого начинают вопить, крича, что — диктатура, начинают вопить о Наполеоне III, о Юлии Цезаре, говорят, что это несерьезность рабочего класса, когда обвиняют Троцкого, тут есть та каша в головах, то политическое настроение, которое выявляется именно мелкобуржуазной стихией, которая протестовала не против лозунга «грабь награбленное», а против лозунга: считай н распределяй правильно…
Все это — словесные кунштюки, что, мол, диктатура, Наполеон III, Юлий Цезарь и т. д. Здесь можно на этот счет пускать песок в глаза, но на местах, на каждой фабрике, в каждой деревне превосходно знают, что мы в этом отстали, никто оспаривать этого лозунга не будет, каждый знает, что он означает. И что мы направим все наши силы на организацию подсчета, контроля и правильного распределения, в этом также не может быть сомнений… Пролетариат, масса крестьянства, разоренного и безнадежного в смысле хозяйства индивидуального, будет на нашей стороне, потому что прекрасно понимает, что простым грабежом Россию удержать нельзя. Нам всем это хорошо известно, и каждый у себя на месте видит это и чувствует это» [59, с. 269, 271].
Это было понятно.
Троцкий в отдельном разделе «А. Блок» пишет: «Блок дает не революцию и уж, конечно, не работу ее руководящего авангарда, а сопутствующие ей явления, хотя и вызванные ею, но по сути направленные против нее» [58, с. 101]. С этим трудно согласиться: не бунт порождается революцией, а революция — бунтом. Поэтому Ленин и предупреждал: надо не готовить революцию, а готовиться к ней. А уж в процессе революции возникают вторичные волны разных бунтов.