Меньшевизм как политическое направление начал складываться только после Второго съезда. Причём линия раздела носила тогда смутный, неясный характер. Плеханов, будущий социал-патриот, изначально был заодно с Лениным. Троцкий, будущий вождь Октябрьской революции и основатель Красной Армии, первое время затесался в лагерь меньшевиков. Лев Давидович, вопреки клевете сталинских историков, не был меньшевиком с 1903 года. Отношения с группой Мартова он порвал ещё в 1904 году, а затем формально был вне обеих фракций вплоть до 1917 года. С политической точки зрения Троцкий всегда был ближе к большевикам, но он, однако, долго питал иллюзию, будто бы есть возможность объединить большевиков с меньшевиками. История показала, что это невозможно. Эта ошибка, как мы ещё покажем, владела умом не одного только Троцкого.
Несмотря на этот очевидный факт, сталинисты десятилетиями ссылались на вспыльчивый характер двадцатитрёхлетнего Троцкого на Втором съезде как на доказательство его меньшевистских взглядов. Встречаются, например, такие пассажи:
«Выступления на съезде В. И. Ленина (?) и других большевиков показывают, что Троцкий по коренным вопросам Программы (!) и Устава партии выступал вместе с другими меньшевиками, яростно боролся против последовательно революционной линии большевиков (!)»[202].
Истоки этой клеветы можно обнаружить ещё в 1923–1924 годах, когда разгорелась кампания против троцкизма. Владимир Ильич, парализованный и беспомощный, доживал тогда последние дни. Когда решался вопрос о смене руководства после смерти Ленина, Григорий Евсеевич Зиновьев, заключив негласный союз с Каменевым и Сталиным, приступил к созданию книги, посвящённой истории большевизма, главная цель которой заключалась в дискредитации Троцкого путём предвзятого искажения партийной истории. Обращаясь к событиям 1903 года, Зиновьев прямо пишет, что «товарищ Троцкий… был в то время меньшевиком»[203].
Опираясь на слова Ленина в пользу централизма, буржуазные историки, такие как Леонард Шапиро, в свою очередь, пытаются представить Владимира Ильича безжалостным диктатором, попирающим демократию. На самом деле раскол 1903 года носил в основном случайный характер. Никто не предполагал разделения. Сами участники съезда были потрясены и ошеломлены неожиданным поворотом событий. Ленин считал раскол временным явлением и на протяжении нескольких месяцев после съезда неустанно пытался добиться единства с меньшинством. Крупская вспоминала, что однажды, когда она упомянула возможность постоянного разрыва, Ленин парировал: «Слишком это было бы уже безумно»[204].
В основе раскола 1903 года лежит трудное преодоление рабочим движением кружкового периода. Всякий переход от одной стадии развития партии к другой неизбежно влечёт за собой разного рода внутренние трения. Мы уже видели, как непросто дался переход от пропаганды к агитации на раннем этапе рабочего движения. Повторилось, по сути дела, то же самое, только с куда более серьёзными последствиями. Та марксистская тенденция, которую представляла «Искра», должна была вывести партию из зародышевого, кустарного, кружкового состояния и заложить прочное основание для сильной и единой марксистской рабочей партии в России. Ещё до начала заседаний Мартов выразил сомнение в целесообразности созыва именно всеобщего партийного съезда. Не лучше ли было, рассуждал он, провести съезд только для искровцев? Эти колебания Юлия Осиповича отражали консерватизм, заскорузлость и страх ветеранов перед движением в новом направлении.
Укоренившиеся привычки ограниченного числа эмигрантов инстинктивно восстали против столь стремительной смены прежних путей. Идея формальных выборов, подчинение меньшинства воле большинства, дисциплинированная работа – всё это неплохо звучало в теории, но с большим трудом воплощалось на практике. Члены группы Плеханова, привыкшие к неформальной кружковой жизни, долго наслаждались огромной политической властью, будучи членами престижной редколлегии «Искры», которая, встав на новую дорогу, не могла гарантировать им сохранение всех их привилегий. Аксельрод и Засулич невольно боялись, утратив личную власть, затеряться в новой среде, которую формировало новое поколение молодых, напористых кадров из России. Протоколы Второго съезда наглядно показывают, какой незначительной была роль, которую играли здесь старики, за исключением, пожалуй, Плеханова. Они, вероятно, чувствовали себя не в своей тарелке.