Конечно, в нашей работе мы лишь осторожно подступили к пониманию истинного своеобразия Ленина. В ней нет теоретически глубокого и широко разработанного обоснования, равно как облика Ленина как типа человека. И здесь мы можем лишь едва обозначить все это. В цепи событий, связанных с демократическими преобразованиями в период новой истории, тип революционного лидера неизменно выступает в поляризованном виде: фигуры Дантона и Робеспьера воплощают два этих полюса как в реальности, так и в значительных художественных произведениях (например, у Георга Бюхнера); даже крупные трибуны пролетарской революции, как Лассаль и Троцкий, несут на себе известные дантоновские черты.
И только с Лениным возникает нечто совершенно новое, некое tertium datur - "данное третье" - по отношению к обеим этим крайностям. Вплоть до своих спонтанных нервных реакций Ленин сохраняет такую верность принципам, которая отличала прежних великих аскетов революции, - при том, что в его характере самом по себе нет и тени аскетизма. Он жизнерадостен и полон юмора, он наслаждается всем, что жизнь может дать ему, - от охоты и рыбной ловли и игры в шахматы до чтения Пушкина и Толстого, до самозабвенной преданности реальным людям. Во время гражданской войны эта верность принципам может возвыситься до жесткой непримиримости, но в ней не появляется ненависти. Ленин борется против учреждений - и, естественно, против людей, которые их представляют, - доводя эту борьбу, если это необходимо, до полного уничтожения. Но он считает это достойной сожаления с человеческой точки зрения неизбежной фактической необходимостью, которой он никак не может избежать в данной конкретной ситуации. Горький передает его очень характерное высказывание, сделанное после прослушивания бетховенской "Аппасионаты". Ничего не знаю лучше "Appassionata", готов слушать ее каждый день. Изумительная нечеловеческая музыка. Я всегда с гордостью, может быть, наивной думаю: вот какие чудеса могут делать люди! - И, прищурясь, усмехаясь, он прибавил невесело: - Но часто слушать музыку не могу, действует на нервы, хочется милые глупости говорить и гладить по головкам людей, которые, живя в грязном аду, могут создавать такую красоту. А сегодня гладить по головке никого нельзя - руку откусят, и надобно бить по головкам, бить безжалостно, хотя мы, в идеале, против всякого насилия над людьми. Гм-гм, - должность адски трудная".
Даже при спонтанном выражении чувств Ленина остается совершенно ясно, что речь идет вовсе не о каком-то взрыве инстинктов, противоречащем его "образу жизни", а о том, что он и в этом случае строго следует своим мировоззренчески выработанным требованиям. Еще за несколько десятилетий до этого эпизода молодой Ленин писал полемические работы, направленные против народников и их критиков из числа "легальных марксистов". В одной из этих работ, рассматривающих "легальный марксизм", он говорит об их объективизме, ссылаясь на "неизбежность определенного ряда фактов" и легко возникающую при этом опасность "встать на точку зрения апологета этих фактов". Единственный выход из этого представляется ему в придании еще большей последовательности марксизму, в понимании объективной действительности, в раскрытии реальных социальных основ самих фактов. Превосходство марксистов над голыми объективистами основывается как раз на этой последовательности: марксист "проводит свой объективизм и глубже и полнее". И именно из этой объективности более высокого порядка возникает то, что Ленин называет партийностью, необходимостью "прямо и открыто вставать при любой оценке того или иного события на точку зрения определенной общественной группы". Так из объективной действительности каждый раз возникает и возвращается в нее субъективная позиция.