Да, "скорбный путь" Бухарин пройдет до конца. Может быть, он вспомнил, как в сентябре 1919 года Политбюро обсуждало вопрос об арестах кадетов из буржуазной интеллигенции. Посыпались жалобы. Ареопаг поручил Бухарину, Дзержинскому, Каменеву вернуться к этим делам. Хотя ясно, что Политбюро "пересмотра" никакого делать не собирал ось. Об этом, в частности, свидетельствует письмо Ленина, написанное 15 сентября Горькому.
"Дорогой Алексей Максимович!
…Мы решили в Цека назначить Каменева и Бухарина для проверки арестов буржуазных интеллигентов околокадетского типа и для освобождения кого можно. Ибо для нас ясно, что и тут ошибки были. Ясно и то, что в общем мера ареста кадетской (и околокадетской) публики была необходима и правильна".
Вот так: место профессуры — в тюрьме. Их вина — думают по-другому, чем Ленин, Бухарин и остальные вожди. "Мера ареста… необходима и правильна". Вспоминал ли Бухарин эти страницы своей биографии? Как могли себя чувствовать русские интеллигенты в чекистских застенках, имевшие, как правило, лишь одну вину: неприятие большевизма?
Я, может быть, утомил читателей письменными монологами Бухарина, но думаю, что они помогают увидеть нечто более широкое, чем трагическая судьба этого ученика Ленина. Коллизии "любима партии" — отраженная волна страшного ленинского эксперимента. "Великий террор" конца тридцатых годов имел свои корни в ленинских идеях и действиях. В его распоряжениях, наподобие указаний Бош и Минкину: "Повесить, непременно повесить…"
Через полтора месяца после того как Бухарина арестовали, он вновь (в который раз!) пишет большое, на двадцати двух страницах письмо Сталину. Его мы не имеем возможности процитировать полностью, но несколько фрагментов, связанных с Лениным и ленинским "воплощением" в жизнь его идеалов, мы все же приведем.
"Ночь на 15 апреля 1937 года.
Иосифу Виссарионовичу Сталину. Лично.
Это письмо носит такой характер, что я прошу, чтобы оно было переслано И.В.Сталину без предварительного чтения кем бы то ни было.
…На пленуме я чувствовал себя как человек, невинно прикованный к позорному столбу… Я в отчаяньи клялся смертным часом Ильича. Ты-то ведь хорошо знаешь, как я его безгранично, всем сердцем и душой любил. Я воззвал к его памяти. А мне заявили, что я спекулирую его именем, что я даже налгал, будто я присутствовал при его смерти, даже приводили "документ" (статья Зиновьева), а суть в том, что я после смерти Ильича уехал из Горок в Москву, а потом вернулся со всеми, что и описано в статье.
…Я мечтал о большой близости к руководству и к тебе, не скрою. Я тосковал по крупным людям, я тосковал по более широкой работе. Что это, грех? Преступление? Тебя лично я снова научился не только уважать, но и горячо любить (опять, пусть сколько угодно хихикают люди, которые мне не верят, но это так)… Я бредил о доверии с твоей стороны… Все это было — и все полетело прахом, и я червем извиваюсь на тюремной койке…
Хочу сказать тебе прямо и открыто о своей личной жизни, о чем говорить не принято…"
Бухарин откровенно рассказывает о всех своих женах: Н.М.Эсфири, А.В.Травиной, Нюсе Лариной. Пока не пришла к нему Ларина, бытие его "пожиралось невероятными страданиями, съедавшими радость жизни…". Сейчас бы сказали: "Бухарин запутался в женщинах". Он был очень любвеобильным человеком, но без достаточно прочных моральных тормозов. То было время, когда он метался между долгом и любовью. Его нравственные слабости находят продолжение в слабостях политических, — в его полной капитуляции перед Сталиным. Арестант все еще не теряет надежды убедить Сталина в своей лояльности к нему.
"…Было время, когда я с тобой лежал на диване у тебя — это я тогда готовился к борьбе? Вздор.
А вот что было к подходам 1928 года. Я искренне думал, что ты поступаешь не по-ленински; я опирался на множество цитат и т. д. из Ильича. А что было? Да то, что я понимал завещание Ильича (не персональное, а о линии) буквально и формально… К 28-му году создалась особая ситуация, не входившая в поле зрения Ильича… А я, как школьник, хватался за букву, упуская дух… В 1928/ 29 году я в тебе видел воплощение антиленинской тактики. Это глупо, но это было именно так…"
Бухарин готов признать, что Ленин не мог давать рекомендации на будущее, ибо это уже не входило "в поле зрения Ильича". Этим Бухарин признает правоту Сталина, "развивающего" Ленина. Идет капитуляция по всем линиям, ленинской в том числе. Говоря о Ленине, о своих ошибках, Бухарин с неизбежностью возвращается к Сталину:
"…Мне было часто необыкновенно хорошо, когда удавалось быть с тобой (не тогда, когда вызывался для какого— нибудь разноса), даже тронуть тебя было хорошо. Я действительно стал к тебе чувствовать почти такое же чувство, как к Ильичу, — чувство родственной близости, громадной любви, доверия безграничного, как к человеку, которому можно все сказать, все написать, всем поделиться, на все пожаловаться".