Нельзя отрицать факта, что в мертвой материи живет животворящее стремление организовываться и что, следовательно, материальный мир не мертв, а жив. О его воле и цели можно говорить только сравнительно. Однако эта всеобщая разумность лишь смутно проявляется в инстинкте животных и получает чистое, определенное выражение только в функции человеческого мозга, другими словами, в нашем сознании. Точно так же, как нельзя назвать сумерки, сколько бы при этом ни было света, ясным днем, так же мало внечеловеческая целесообразность, воля, представление или разум природы заслуживают этих названий. Если я позволил себе прежде, уважаемые сограждане, говорить об этом, то только с определенным намерением дискредитировать в конце концов эту манеру выражения. Без сомнения, разум имеется в естественных вещах. Как же иначе, без религиозной помощи, мог явиться на свет одаренный разумом человек? Кто признает разум, этот рычаг всякой системы и целесообразности, за естественный продукт, тот не может не признать систематическую целесообразность природы. Но тем не менее дух человека есть единственный дух. Ни разумность в движении звезд, ни в яйцах кукушки, ни здравый смысл в конструкции пчелиного улья, . . . . . . .
375
ЗАМЕЧАНИЯ НА КНИГЕ ДИЦГЕНА «МЕЛКИЕ ФИЛОСОФСКИЕ РАБОТЫ»
головы муравья или обезьяны, - только высшая сила, сознание, дух или разум в виде функций человеческого мозга заслуживает этого названия.
Наш дух - высшее духовное существо. Однако не бойтесь, благоговейные, т. е. внимательные слушатели, что мы поставим его на высокий пьедестал религиозного божества. Высокое и низкое в смысле действительности значит только более или менее организованное. Чем менее самостоятельны части какой-либо вещи, чем интенсивнее они функционируют как органы, сообщаясь с другими частями целого, тем выше стоит последнее в естественном порядке вещей. Наше сознание есть общий центральный орган, универсальное средство общения. Но то, что оно есть, оно есть не само по себе, как господь бог, но, по демократическому понятию, только в связи с другими вещами. Ученые à la Фогт много спорят о том, что различно по степени и что абсолютно различно, о том, составляют ли люди и обезьяны два мало различных вида, или два совершенно различных рода...
IV 1
[44-50] Собственно говоря, это поповский прием - обращаться к вам, мои уважаемые товарищи, с высоты амвона. Амвон, христианство, религия - все это вещи и названия, которыми столько уже злоупотребляли, что правдивому человеку должно быть противно приходить с ними в какое бы то ни было соприкосновение. Тем не менее необходимо подойти к ним как можно ближе, чтобы разделаться окончательно со всем этим. Чтобы выкинуть из храма нарушителя тишины, его приходится обнимать. Такова уж диалектика жизни...
Пусть даже христианство и социализм имеют довольно много общего, тем не менее тот, кто сделал бы Христа социалистом, по праву заслуживал бы названия вредного путаника. Не доста- точно еще знать общее сходство вещей - следует также узнать их различия. Не то, что социалист имеет общего с христианином, но то, что в нем есть особенного, что его отличает от последнего - вот предмет нашего внимания.
Недавно христианство было названо религией раболепия. Это действительно самое удачное его обозначение. Раболепна, конечно, всякая религия, но христианская религия самая раболепная из раболепных. Возьмем . . . .
376
В. И. ЛЕНИН
наудачу какое-нибудь обычное христианское изречение. На моем пути стоит крест с надписью:
«Сжалься, милосердный Иисусе! Святая Мария, молись за нас!» Тут пред нами безмерное смирение христианства во всей его жалкой ничтожности. Ибо тот, кто таким образом возлагает все свои надежды на жалость, тот поистине жалкое создание...
Мы, нерелигиозные демократы, имеем то преимущество, что мы ясно сознаем положение вещей...
Разве первые христиане хотели уйти из мира? Разве не ожидали они скорее, что Христос, как могучий, победоносный царь, сойдет к ним на землю, чтобы существующий дурной земной порядок заменить иным, лучшим, но все же земным порядком? Так говорит софист-резонер, которому дела нет до правды, а только хочется украсить свою свободомыслящую половинчатость и трусость звонким именем религии и христианства...
Мы не желаем поддерживать трусость, которая хочет представить отпадение от веры как восстановление истинного христианства и таким образом не желает отказаться от имени. Дискредитировать название необходимо для того, чтобы уничтожить само дело...