Только этой роли маленького убежища для религиозной романтики его доклад обязан своим кажущимся значением и своим распространением. С тех пор ревнители непостижимого ликуют. Правда, профессор фон Негели не очень доволен этим ликованием, но его высокое профессорское положение не позволяет ему вести борьбу со всей решительностью. Доказав своему предшественнику ясно, точно и определенно, что он не понял естественнонаучного познания, он заключает следующим образом:
«Если Дюбуа-Реймон закончил свой доклад уничтожающими словами: «Ignoramus et ignorabimus»*, то я хотел бы в заключение высказать условный, но утешительный взгляд, что плоды нашего исследования суть не просто знания, но и действительные познания, содержащие в себе зародыш почти (!) бесконеч-
* - «Не знаем и не будем знать». Ред.
417
ЗАМЕЧАНИЯ НА КНИГЕ ДИЦГЕНА «МЕЛКИЕ ФИЛОСОФСКИЕ РАБОТЫ»
ного роста, без малейшего притязания на всеведение. Если мы проявим разумное воздержание, если мы как смертные и преходящие существа удовлетворимся человеческим пониманием, не посягая на божественное познание, то мы имеем право сказать с полной уверенностью: «Мы знаем и будем знать»»...
Религиозная романтика Дюбуа-Реймона называет все плоды научного исследования «просто знаниями», но не «действительными познаниями», до которых бедный человеческий рассудок не может дойти...
II
[166-167] «Что касается способности нашего Я познавать природные вещи, то здесь решающее значение имеет тот неоспоримый факт, что, как бы ни была устроена наша мыслительная способность, только чувственные восприятия дают нам сведения о природе. Если бы мы не могли ничего видеть и слышать, вкушать или ощущать, то мы вообще не знали бы, что существует еще нечто вне нас, мы не знали бы вообще, что сами физически существуем».
Это смелое слово. Будем держаться его и посмотрим, держится ли его также господин профессор...
«Наша способность воспринимать природу непосредственными нашими чувствами ограничена, таким образом, в двух отношениях. Нам вероятно (!) не хватает ощущений для целых областей жизни природы (например, для гномов, духов и т. п.? И. Д.), а в той мере, в какой мы их имеем, они по времени и пространству касаются бесконечно малой части целого».
Да, природа выше человеческого духа, она его неиссякаемый объект... ... Наша способность исследования ограничена лишь постольку, поскольку неограничен ее объект, природа...
III
[168] Мы признаем только один, один-единственный мир, «тот, о котором нам сообщают чувственные восприятия». Мы напоминаем Негели его же слова, что там, где мы ничего не можем видеть, слышать, ощущать, вкушать, обонять, - там мы ничего и не можем знать... 1) 2)
NB
NB versus
Kant
NB
418
В. И. ЛЕНИН
Непознаваемое, абсолютно недоступное чувствам для нас не существует и не существует также «в себе», так что мы даже не сможем говорить об этом, не удаляясь в область фантазии...
IV
[171] Кого влечет в иной мир, из мира опыта в мир предчувствий или божества, кто только об этом говорит, тот либо самодур, либо плут и шарлатан...
[173-174] Я хотел бы помочь читателю понять то, чего, насколько я знаю, еще не поняли наши профессора, а именно, что наш интеллект есть диалектический инструмент, инструмент, примиряющий все противоположности. Интеллект создает единство с помощью разнообразия и осознает различие в сходстве...
«Но что такое этот мир, подчиненный человеческому духу? Даже не песчинка в вечности пространства, даже не секунда в вечности времени, а лишь ничтожная часть истинной сущности Вселенной». Точь-в-точь так говорит и поп. И совершенно правильно, покуда это должно служить лишь восторженным выражением чувства перед величием бытия; но это полная бессмыслица, поскольку профессор Негели желает этим сказать, что наше пространство и наше время не суть части бесконечности и вечности, полная бессмыслица, если это должно означать, «что истинная сущность Вселенной» скрыта вне явлений, в непостижимой религии или метафизике...
V
[178] Единство, за которое ратует Негели, утрачивается им, как только он подходит к «миру предчувствия» и к божественному «всеведению», а профессор Вирхов утрачивает его уже, как только он касается различия между органическим и неорганическим. Еще ненавистнее для него связь между человеком и животным и совершенно бесспорным ему представляется вопрос о противоположности между телом и душой, потому что их объединение могло бы произвести в «голове социалиста» самую ужасную путаницу и непременно привело бы к ниспровержению всей профессорской премудрости.