– А как тогда? – Володя наконец посмотрел на нее. – Объясняй мне ваши законы, раз мои тут не работают. А то я всю голову уже сломал! Не знаю, кто мог мне нечисть подселить. Ну не знаю!
– Ты не знаешь, а я знаю? Хотя… а пошли-ка на кладбище прогуляемся, может, помощника найдем или помощницу. Им с того света виднее. – И Ленка повела городского следователя на деревенское кладбище.
Идти было недалеко. Погост расположился на пригорке в светлой березовой роще у реки. В глаза бросились даты смерти – большинство могил были старыми, в них лежали усопшие еще с тридцатых годов прошлого века. Кружевные металлические кресты с фотографиями покойных и тяжелые гранитные плиты соседствовали на маленьких клочках земли, огороженных невысокими оградками голубого или белого цвета. Тропки между захоронениями узенькие, всего одна асфальтовая дорожка – в самом центре, и на ней могли бы с трудом разойтись два человека.
Ленка оставила Володю у входа рядом с контейнером для мусора и скрылась за березами. Минут десять Володя наблюдал, как ее оранжевый сарафан мелькает то тут, то там, словно она сама была привидением. Потом Лена вернулась к Володе с довольной улыбкой.
– С нами тут покойница баба Вера. Женщина неплохая, хоть и есть у нее грешок за душой, который ей на тот свет уйти не дает. Она давно к тебе прицепилась – ходила по деревне по твоим следам. Думаю, она нам поможет разобраться в происходящем. Только тебе надо будет ее в дом пригласить. Покойники могут незваными только в свой родной дом войти, а в чужой приглашение нужно.
Володя оторопело уставился на Ленку.
– Э-э… Чего? – только и сумел сказать он.
– Может, слышал про такое: бывает, в дверь постучат, открываешь, а там нет никого? Это покойник просится в дом.
– Бред…
– Если бред, то мы с бабой Верой пойдем. А ты сам с чертом разбирайся. – Ленка повернулась к кладбищу и уже собралась было снова войти в ворота. Но Володя схватил ее за руку.
– Стой! Бери с собой свою покойницу. Только пусть это будет последняя мертвая бабка, которая войдет в мой дом, хорошо?
Пока шли, Володя позвонил на работу и сообщил, что задержится. А потом его разобрало любопытство:
– А от чего умерла эта твоя баба Вера? – Он воровато осматривался по сторонам, стараясь разглядеть какие-то признаки присутствия рядом мертвеца.
– Она не моя. Не знаю. Говорили, что во сне. – Ленка шла уверенной походкой и совершенно ничем не выдавала, где именно сейчас находится покойная.
– Так ты сама у нее спроси!
– Я в чужие дела не лезу. Обычно.
– А почему она мне поможет?
– Нравишься ты ей, – со смехом сказала Ленка.
– Что?
– Да не знаю я! Вот прицепился как банный лист! Я вроде не на допросе пока.
– Я не каждый день в дом покойниц привожу! Имею я право знать, кто она?
Они свернули на улицу, где жил Володя.
– Ладно, спрашивай.
– А она давно умерла? Страшная? Покойники после смерти как выглядят – так же, как когда умирали? Или как зомби?
Ленка вздохнула и взглянула на бабу Веру, которая плыла в воздухе справа от нее на расстоянии вытянутой руки. В молодости это была фигуристая женщина с ярко-алыми напомаженными губами, веселым нравом, громким голосом и заводным характером. Был у нее муж, Иван Семеныч. Скромный, тихий, работящий мужик. Не пил, не курил – подарок судьбы. Только вот Вере, видимо, чего-то в Иване не хватало. И спустя десять лет после их свадьбы в деревне зашушукались, дескать, изменяет она мужу с пастухом Колькой.
Колька был полной противоположностью Ване: разбитной, шумный, выпить любил, песни погорланить. Образования у него не было, любви ни к какому делу тоже – потому и пас скот, а больше ни на что не претендовал. При всем при этом бабы его очень любили. Мужским естеством от него так и пахло. Не удержалась и замужняя Верочка, попала в его жаркие объятия.
Иван Семеныч случайно увидел их в поле, на стоге сена. И дышать перестал. Две недели ходил по деревне бледный, со стеклянными глазами. Говорят, с Веркой он разборок не учинял, ни в чем не обвинял ее, из дома не выставлял. Все принял на свой счет. И повесился.
Вот тогда до Верки дошло, что она натворила. Убивалась долго, черное платье носила до самой смерти.
Детей им Боженька не дал, а после смерти супруга Верка зареклась с мужиками дело иметь. И до шестидесяти семи лет дожила одинокой вдовой. Чувство вины изгрызло ее изнутри. Стала она худой, горбатой, серой, как земля в засуху. Все лицо в морщинах, губы почти исчезли, истончились в нить. От зубов осталось три сверху и четыре снизу, волосы выцвели. Пальцы стали длинными, костлявыми, как у самой смерти. И последние несколько лет она носила не снимая старый выцветший платок, который муж ей на первую годовщину свадьбы подарил.