С бьющимся сердцем Ленька прошел вдоль зеленых спальных вагонов, потом — двух желтых, международных. Он выискивал возможность, как и в Нахичевани, незаметно вскочить в тамбур.
— Чего высматриваешь? — нетерпеливо спросил его Колька Пижухин. — Это кульер, он долго стоять не будет. Айда, садись.
— Я ж и хочу.
— Че-го-о? — удивленно протянул Колька и вдруг рассмеялся. — Он, я погляжу, ты хужей наших деревенских. Разве с этого боку влезешь? А еще беспризорник! Тут же «гаврилки»[1], так они тебя и пустят. Надо забечь с другой стороны сустава и — на подножку. А то на буфер залезть верхом. Я, брат, примечаю, как безбилетники ездют.
«Вишь как надо делать?» — обрадованно подумал Ленька.
Не знал он этого в Нахичевани-Ростовской. Так и впрямь ловчее. Не надо и кондуктора упрашивать. Ай да Колька, молодец, хорошо подсказал!
Действительно, с другой стороны состава за подножками никто не следил. Лишь ходил смазчик с жестяной длинноносой масленкой и ветошкой, открывал какие-то крышечки внизу у вагонов, заправлял маслом. Ленька влез было на подножку, но Колька дернул его за ногу.
— Обожди! Ну и крученый. Да тебе, я гляжу, в пору за мамкин подол держаться. Или «брешешь, что ты с Ростова-на-Дону и оттеда зайцем приехал?
Стянутый с подножки, Ленька сердито глянул на товарища.
— Чего цепляешься?
— Разве так безбилетники сажаются? Проводник приметит. Охранник.
Эта опека начала надоедать Леньке. Уж не дразнит ли его Колька? Ну, ситром угостил, арбузом, подсказал, с какой стороны на поезд садиться, спасибо за это. Так ведь и он, Ленька, вон какую кисть винограду купил! Чего ж приставать теперь, когда человеку самое время в Москву ехать?
— Бежим, — вдруг шепнул Колька. — Скорей!
И, не отрывая глаз от дальнего конца состава, быстро начал отходить в бок, через пути, к будке стрелочника. Глянул в ту сторону и Ленька. От паровоза медленно шел стрелок охраны транспортного ГПУ с алой перевязью на рукаве гимнастерки; из-за его плеча блестело дуло винтовки. Вот он вдруг остановился, потянул кого-то с буфера. Вскоре на землю упал мешок, за ним спрыгнул парень в армяке, лаптях. Слезла баба в подобранной юбке, нагруженная кошелкой и домотканой сумой. Они стали что-то объяснять охраннику, просить; тот лишь отрицательно качнул головой и повел их на вокзал, в отделение. Ленька припустил к будке стрелочника. Нет, Колька настоящий товарищ, он куда опытнее!
Невдалеке от будки друзья сели на рельсы, зорко следя за поездом.
— Вскочишь, когда три звонка дадут, — поучающе сказал Колька. — Тогда уж никакой мильтон не сымет. Эх, покатил бы и я с тобой, да братишку жалко. Во, слыхал? Отправление. Дуй!
— А то поедем?
— Нет, чего уж. Хоть бы ты жулик был, а то так, не поймешь чего…
Едва замер гудок локомотива, как состав лязгнул сцеплениями и тронулся. Ленька с испуганным лицом бросился к вагонам, отчаянно прыгая через железнодорожные пути. Ход у поезда был еще очень тихий. Ох, не попасть бы под колеса, — изомнет, зарежет. Ленька что есть силы вцепился в железные поручни, неумело уперся коленом в ступеньку подножки, влез.
Курьерский быстро набирал ход.
Одним глазом Ленька видел, что Колька бежит рядом с вагоном и прощально машет рукой. Лицо у него веселое, беззаботное. Вот он отстал, сделался тонкий как спичка и вместе со станцией исчез позади.
IV
Перед глазами у Леньки мягко кружилась неоглядная степь. Из нее вставали стога пшеницы, хутора с тополевыми левадами, курганы, голубые жилки речек, и состав, проносясь по каменным мостам, особенно сильно грохотал колесами. Удобно сидя на подножке, Ленька по-прежнему крепко держался за железные поручни. Оказывается, тут ехать куда веселей, чем внутри вагона: резвый встречный ветерок обвевает лицо» играет чубом, свежий воздух пахнет выгоревшими травами, нет рядом никакой злой тетки, ни подозрительно глядящих пассажиров.
Вон и семафор, вокзальчик: разъезд. Вишь как шибко летит поезд: курьерский! На остановке надо будет, пожалуй, слезть, а то увидит проводник.
Однако, огласив степь победным свистом, локомотив проскочил мимо крытого черепицей вокзальчика, мимо дежурного в красной фуражке, и машинист, высунувшись из будки, на ходу схватил жезл.
Султаны клубчатого дыма вырывались из высокой железной трубы, в ушах гудел воздух, громадные вагонные колеса под ногами яростно, весело, звонко выстукивали дробь, подножку трясло, перед глазами возникали телеграфные столбы и, словно веретена, падали, валились назад.
Ого, как здорово! Это тебе не товаро-пассажир, знай наших!
Промелькнула, осталась позади и новая станция. Поезд шел, будто сам решил побыстрее привезти Леньку в Москву. Ловко катаются буржуи!
На поворотах состав изгибался, словно растянутая гармошка, и тогда Ленька видел в открытых окнах лица пассажиров. Они тоже смотрели на него, смеялись; улыбался и он. Эх, хорошо жить на свете! Вот что значит воля!
Впереди забелели домики поселка, розовой колонной встала кирпичная водокачка, вырос зеленоглазый семафор: о, да тут раскинуто много путей, стоят товарные составы, бегает паровоз, виднеется депо. Станция большая, наверно, даже курьерский остановится. Колеса в самом деле начали вращаться медленнее, вагон перестало дергать, он катился плавно и наконец замер недалеко от большого вокзала, стоявшего по ту сторону состава.
Осторожно спрыгнув с подножки, Ленька отошел к соседним рельсам, сел на шпалу: теперь он знал, как себя вести. На этой станции охрана тоже ловила безбилетных, мешочников, и Ленька посмеивался, глядя, как они прыгают с крыш, с буферов, слезно упрашивают, чтобы их не забирали в отделение. Эх вы, простофили деревенские, и по-заячьи кататься надо с мозгой!
Залился свисток обер-кондуктора. Поезд тронулся, и Ленька занял свое место.
Соскочить ему пришлось и на станции Глубокой. Здесь оказалось много охранников, один прохаживался и по другую сторону состава. Вокзальный колокол отсчитал последний звонок. Дело принимало худой оборот. Ленька заволновался: что предпринять? Вот мильтон проклятый! Неужто оставаться? Все-таки Ленька сообразил — прошел немного вперед и стал ждать. Когда курьерский, набирая ход, поравнялся с ним, Ленька подпрыгнул, уцепился за железный поручень переднего вагона. Его рвануло, мальчишка чуть не упал, ему показалось, будто у него выдернуло руку вместе с плечевым суставом. С великим трудом закинул он ноги на подножку и, все еще бледный, с торжеством оглянулся на грозившего ему охранника.
Позади осталось депо, Ленька уселся на ступеньку, ниже надвинул кепку, чтобы не сдуло встречным ветром.
Вдруг дверь тамбура с металлическим лязгом отворилась и весь квадрат ее заняла фигура проводника с бугристым носом и красными щетками усов.
— А ну, слазь! — гаркнул он.
От ужаса Ленька потерял речь и только еще крепче вцепился в поручни. Через плечо он, как зачарованный, смотрел на проводника.
— Кому говорю? Сигай, шпана вонючая!
Проводник ткнул его кулаком в спину. Ленька съежился, глянул вниз. Мимо колес быстро неслась земля, мелькали шпалы, а камешки на желтой насыпи сливались в одну цепочку. От груди по животу у Леньки волной покатился животный страх, и сразу захотелось «на двор»…
Рассвирепевший проводник, сопя, стал отрывать его пальцы от железного поручня.
— Дяденька! — не своим голосом взвизгнул Ленька. — Остановится поезд, сойду! Крест святой, сойду!
Дяденька, родненький. Никогда больше не сяду. Дяденька. Сойду. Вот повидишь…
— Добром не хочешь? Ну, я тебя проучу!
Выпучив глаза, перекосив рот с красными щетками
усов, проводник снял с ремня кожаный футляр с флажками, замахнулся. Первый удар больно скользнул по Ленькиному уху, ожег плечо. Второго он не стал дожидаться и, весь подобравшись, как можно дальше прыгнул вперед с подножки.